Почему Нино Чавчавадзе, ставшая вдовой Грибоедова в 17 лет, больше не вышла замуж

И неожиданность, и большое счастье

Нино хорошо знала его с самого детства, он учил ее игре на фортепиано и дарил кукол. Грибоедов был ошеломлен красотой повзрослевшей девушки, ее умом и очарованием. Нужно отметить, что знаменитый российский поэт и дипломат не сильно жаловал светских дам, считая их слишком поверхностными.

Но в случае с Нино от этой неприязни не осталось и следа, он без памяти влюбился в юную княжну и вскоре признался ей в своих нежных чувствах. То, что она воспылала к нему ответной любовью, было для Грибоедова одновременно и неожиданностью, и большим счастьем.

Просто и вкусно: готовим яркое домашнее мороженое «Русалочка» (рецепт)

Маленькая Маша помогает маме. Лера Кудрявцева показал новое хобби дочки

Такой перерыв был во время войны: Эйфелева башня вновь открывается

Когда подруга Нино спросила у нее, что она ощутила в тот момент, та, с трудом подбирая слова, ответила, что ее будто обожгло солнечным лучом. В тот же день родственники благословили влюбленных, и был назначен день венчания. Подобная спешка объяснялась тем, что в ближайшее время Александр Сергеевич должен был ехать послом в Персию.

Александр Грибоедов и Нина Чавчавадзе

Великие истории любви 11 июля 2020, в 13:19 Потеряв мужа, Нина Чавчавадзе до самой смерти не снимет траура по нему. Эту красивую женщину под густой черной вуалью назовут Черной розой Тифлиса. Она и впрямь была похожа на цветок – красивая, нежная, овдовевшая всего в семнадцать лет! Нина могла бы снова выйти замуж, забыть прошлое и быть счастливой в новом браке, но она предпочла хранить в своем сердце ту любовь, которая дается человеку лишь раз в жизни.

Александр Грибоедов. И. Крамской

Александр Грибоедов родился в 1795 году в богатой дворянской семье. С детства будущий автор бессмертной пьесы «Горе от ума» отличался разнообразными талантами. Саша Грибоедов был чрезвычайно усидчив: в шесть лет он свободно владел тремя иностранными языками и музицировал. Такие качества позволяли окружающим предрекать отпрыску семейства Грибоедовых блестящую будущность. В восемь Грибоедов поступает в Московский университетский благородный пансион, а уже в одиннадцать становится студентом университета!

В 1808 году, тринадцати лет от роду, Грибоедов получает свою первую ученую степень – кандидата словесных наук. Однако учеба для него только начинается – впереди освоение нравственно-политического, а затем и физико-математического отделения.

Грибоедов, несомненно, был из тех, кого мы сейчас называем вундеркиндами. Однако не одни лишь науки занимали талантливого юношу: в начале войны 1812 года Александр записался добровольцем в Московский гусарский полк. Три года он отслужил Отечеству в звании корнета и описывал все происходящие события с талантом истинного публициста.

Разносторонние дарования Александра Грибоедова были замечаемы многими, и вскоре, в 1816 году, он сменил военную службу на дипломатическую. С отцом своей будущей жены Нины, Александром Чавчавадзе, он дружил еще с тех пор, когда его маленькая дочь без труда умещалась у него на коленях. Девочка подрастала, и в свои регулярные визиты Грибоедов учил дочку друга то играть на фортепиано, то разгадывать литературные ребусы…

Однако самый большой ребус подбросила ему жизнь, когда в очередной свой приезд он увидел не едва достающую ему до пояса девчушку в детских панталончиках с кружевами, а изумительной красоты молодую девушку с глазами бездонными и черными, как южная ночь… Грибоедов почувствовал, что влюбился – бесповоротно и навсегда, но как сказать об этом той, которую когда-то качал на коленях и с которой всерьез рассуждал о болезнях тряпичных кукол?

Она стала не только красавицей, но и редкой умницей. Это должен был признать даже он, который всегда пренебрежительно отзывался о женщинах: «Они чувствуют живо, но не глубоко. Судят остроумно, только без основания и, быстро схватывая подробности, едва ли могут постичь, обнять целое». Нехотя он признавал, что даже среди женщин бывают в этом плане приятные исключения, но не думал, что блистающая красотой юная девушка, стоящая сейчас рядом с ним, окажется именно такой!

Все его дипломатические таланты блекли рядом с любимой. В ее присутствии он то краснел, то терял дар речи, как незрелый юнец, а между тем был старше на целых семнадцать лет! Но объясниться оказалось куда проще, чем он полагал, потому что Нина тоже любила его – любила до самозабвения, еще не зная, что первая ее любовь окажется и последней…

Ее руку и сердце он получил без труда. Свадьбу сыграли на удивление скоро – уже через два месяца после того, как он сделал Нине предложение, они обвенчались в тифлисском соборе. От волнения, а может, и от последствий лихорадки, которой переболел не так давно, Александр уронил обручальное кольцо. В толпе гостей зашептались: «Плохая примета…» Однако они были так счастливы, что не думали ни о приметах, ни о судьбах мира – только о том, что наконец принадлежат друг другу!

Именно Нина заставила мужа иначе взглянуть на женщин. Под ее влиянием он пишет: «Кто никогда не любил и не подчинялся влиянию женщин, тот никогда не производил и не произведет ничего великого, потому что сам мал душою…» Несомненно, у них была одна душа на двоих, поэтому, когда Грибоедову пришла пора отправляться на службу в Персию, Нина не захотела оставаться в имении отца, Цинандали.

Последние дни перед отъездом, когда спешно собирались вещи для супруги посла, они вдвоем гуляли по окрестностям. Александр был как-то по-особенному задумчив и печален. Внезапно он сказал, указывая на гору Мтацминду: «Если вдруг со мной что-то случится, похорони меня вон там». Нина испуганно возразила: «О нет, любимый, наша любовь не умрет никогда! Она будет жить вечно, как и твой поэтический дар!»

Несомненно, это был день пророчеств, и их слова были услышаны… Грибоедовы отправились в Персию вдвоем. Нина к тому времени уже была беременна, и беременность протекала тяжело. Дорога по горным тропам и ночевки в палатках изматывали и бывалых путешественников, а такое «свадебное путешествие» было не для молодой будущей матери… Однако Нина стойко переносила все тяготы долгого нелегкого пути. Вскоре они оказались в Тебризе. Здесь Александр оставил свою жену, не желая, чтобы она проделала еще одно опасное путешествие до Тегерана.

В Персии было неспокойно, и с нарочным Грибоедов послал жене письмо, в котором просил ее уехать в Грузию, к отцу. Там, под присмотром родных, Нина была бы не так одинока, и ему было бы спокойнее за нее и будущего ребенка. Жена послушалась совета, а знакомые ее отца помогли ей быстрее проделать обратный путь в отчий дом.

В начале 1829 года Нина узнала то, что от нее пытались всеми силами скрыть: ее любимого мужа больше нет на свете. Александр Грибоедов погиб, растерзанный толпой религиозных фанатиков. Из тридцати восьми человек, работавших в русской миссии, погибло тридцать семь. Чудом уцелел только секретарь посольства, спрятавшийся в кладовой. Тело Грибоедова было настолько изуродовано, что его опознали по шраму, оставшемуся от дуэли.

Узнав страшную весть, Нина испытала настоящее потрясение. У нее начались преждевременные роды, а родившийся мальчик прожил всего час. Его успели окрестить и дать ему имя Александр – и его не стало.

Нина похоронила мужа там, где он просил, на горе Мтацминде. На его могиле она установила памятник с надписью, которую можно видеть и сегодня: «

Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»

Чтобы замять дипломатический скандал, внук персидского властителя привез в Петербург драгоценные дары, в том числе и знаменитый бриллиант «Шах». Это была цена крови тридцати семи подданных русского царя – и Александра Грибоедова. Однако никакими бриллиантами на свете нельзя было утолить слезы, проливаемые вдовами и детьми погибших…

Нина продолжала любить мужа до конца своих дней. До самой смерти не снимала она черных одежд и отказывала всем претендентам на руку, потому что сердце ее принадлежало другому. Она умерла от холеры, пережив любимого на двадцать восемь лет. Умирая, она прошептала: «Мы скоро свидимся, свидимся… и я расскажу тебе обо всем. И мы уже навеки будем вместе, вместе…»
Автор: Александр Грибоедов и Нина Чавчавадзе

Не избежал печальной участи

Через два месяца в главном соборе Тифлиса пара обвенчалась. Грибоедов перед отъездом на место службы уговаривал молодую жену остаться у родителей. Ведь предстоял трудный путь через горную местность, а отношения России с Персией были весьма напряженными. Однако Нино ответила категорическим отказом, ведь она выходила замуж не для того, чтобы жить в разлуке с любимым супругом.

Длительное путешествие юная княжна выдержала без всяких жалоб, напротив, она была очень довольна, что дало ее мужу еще один повод к восхищению ее терпением и деликатностью. Но еще в пути стало понятно, что Нино беременна. Учитывая враждебное отношение к нему со стороны персов, Грибоедов не рискнул брать жену с собой в Тегеран, оставив ее в Тебризе.

Линия Серсеии не развивалась: признаки, что «Игра престолов» испортилась к концу

В ножку капусты и салата вставляю 3 зубочистки: подруга научила хитрости

И характером, и лицом в отца: как выглядела старшая дочь маршала СССР Жукова

В разлуке поэт испытывал большие мучения, письма Нино он писал каждый день. Прибыв в Тегеран, Александр Сергеевич хотел закончить свою миссию как можно быстрее, чтобы воссоединиться с женой. Но жестокая судьба распорядилась иначе. Всего за несколько дней до его отъезда на родину посольство было разгромлено толпой разъяренных персов. Все, кто в нем находился, были убиты. Грибоедову также не удалось избежать печальной участи.

Нина (Нино) Александровна Чавчавадзе-Грибоедова. Послесловие Грибоедовской судьбы.

Я всматриваюсь в этот снимок уже, наверное, полчаса: Зеленые листья плюща поверх засохшей, древней, змеевидной виноградной лозы. Серый камень грота. Изящная кованая ограда. За нею виднеется черный (мраморный?) обелиск с профильным барельефом. Чуть ниже надпись, которую я прочесть не могу. Экран монитора не позволяет увидеть слишком мелкие буквы. Единственное, что я разбираю, это начало строки, состоящее всего из двух букв, одного слова:» Ум».. И тотчас же в мозгу интуитивно вспыхивает, всплывает: » Ум и дела Твои бессмертны в памяти русских, но для чего пережила Тебя Любовь моя?!!!».. Мое «незнание» и расстеряность испаряются, исчезают бесследно: Я стою на горе Мтацминда. (Там, у подножия горы, находятся монастырь и церковь св. Давида, самые знаменитые и почитаемые в Грузии! — автор.) Внизу подо мною распростерся древний, как легенда Тифлис, а вверху, над головою, неспешно плывут облака. Как плыли они сто, двести, тысячу лет назад:.

Нина Грибоедова фотография

Я ощущаю чистый, прохладный воздух, напоенный горячей пронзительностью солнечных лучей и настоенный на виноградном аромате печали..
Реклама:
А, может быть, — бессмертной Любви? Мне кажется, что властная тень Ее витает тихо в воздухе , и касается моего лица как мягкое крыло птицы.

Я теперь знаю, как писать об этой Женщине. Слова подвластны мне. Их чарующая магия, способная воскресить любые образы, давно ушедшие и скрытые пеленою Времен, вновь приходит. Я — в ее облаке.

Что то незримое водит моею рукой, пальцы легко бегают по клавишам. Рождаются фразы. Рисуется образ. Пленивший Поэта. Образ Женщины, оставшейся ему верной. Через почти полвека нашедшей вечное успокоение рядом с ним. Документов и воспоминаний о ней немного. И «крупицы в море», как принято говорить, не наберется! Но я уже знаю, как писать о ней, ибо только что меня мягким крылом коснулась, осенила тень Ее бессмертной Любви к Поэту. 1822 год. Грузия.. Кахетия.. Цинандали, усадьба князей Чавчавадзе — Дадиани.

Она смеется. Она звонко хохочет , перепрыгивая с камня на камень, будто резвая козочка:

-Нино, Ниноби! — испуганно спешит за нею, переваливаясь грузной уточкой, нянюшка, немилосердно путаясь в складках своего темного одеяния, и то и дело отыскивая ногой, соскользнувшую прочь мягкую туфлю, с загнутым носом. Нянюшке тяжело идти по камням, она сердито ворчит что то себе под нос, дыхание ее прерывисто, тяжело.

Нино, черноволосой шалунье — хохотушке, тут же становится жаль свою добрую няню, и она прекращает забавную игру с ручейком, который ласково журчит что — то меж камней, словно рассказывает что — то непоседе -девчушке — то ли сказку, то ли песню, она не успела понять и разобрать до конца! Ей так хотелось посмотреть куда течет ее дружок — ручеек, она так увлеченно шла за ним следом, и, на тебе, — няня!

Лучшие дня

Опять нужно, сломя голову, бежать на урок музыки: заниматься с господином Сандро! Он такой смешной: все время поправляет забавные стеклышки на носу — называются pensne, — придирчиво следит за ее французским выговором и, немилосердно ломая руку, заставляет играть противные гаммы! По десять раз одно и то же ! Но рассердиться она не может, не смеет: господин Сандро или, по русски длинно и трудно, — Александр Сергеевич — старинный друг отца, и тот расстроится и будет недоволен, если узнает, что Нино посмела стать нерадивой в занятиях! Да и Като тоже, и матушка — все будут расстроены! Так что лучше уж идти с няней! Нина обреченно вздыхает, машет ручейку, блеснувшему прощально в камнях, ладошкой, и, торопливо бормоча про себя молитву святой Нине*(* Святая равноапостольная Нина — покровительница Грузии, особо почитаемая в этих краях — автор.), чтоб урок прошел гладко, уныло плетется за продолжающей нудно ворчать нянюшкой. Та, неумолчно сетуя, что князь Сандро* ( Князь Александр Герсеванович Чавчавадзе — отец Нино — генерал — майор русской армии, крупнейший грузинский поэт и литератор, губернатор -наместник Нахичеванской и Эриванской областей — автор.) и молодая княгиня Като* (*Екатерина Александровна Чавчавадзе — старшая сестра Нины, в замужестве — владетельная княгиня Дадиани, правительница Мегрельского княжества, до 1857 года — автономной территории Грузии. — автор.) вконец избаловали маленькую княжну, и та «скачет козой» с утра и до вечера, мало заботясь о том, что скажут на это всё «люди добрые!»- осторожно подталкивает ее ладонью в спину, мол, «поторапливайся, непоседа»!

— А «люди добрые» это — кто? — внезапно любопытствует Нино, на миг выплыв из своих задумчивых грез. — Крестная матушка Прасковья Николаевна? (П. Н. Ахвердова — большой друг семьи Чавчавадзе.. При ее сердечном участии произошли все самые важные события в жизни Нины Александровны, в том числе — помолвка и свадьба с А. С. Грибоедовым — автор.)

— И она, конечно, — согласно кивает нянюшка, продолжая неутомимо ворчать, — Да иди же ты, коза, господин Сандро ждать не любит! Да и княгиня Като гневалась уже, все потеряли тебя: ушла с самого утра, Бог весть куда! Расшибешься так, прыгая по камням своим любимым когда — нибудь! Ох, коза ты, коза!

Нянюшка вздыхает. Нино, идущая было еле — еле, вдруг, ни с того ни с сего, начинает бежать вприпрыжку, ей надоело тащиться по горной тропке вверх, к воротам усадьбы, словно старому, натруженному ослику: Косички ее, красиво уложенные еще утром нянюшкой, подпрыгивают, пряди волос выбиваются на лоб, ленты развязываются!

-Вай ме! — удрученно охает нянюшка. — Ты совсем стала непоседа! Что скажет отец, если, не дай Бог, увидит тебя такою?! Но Нино не слышит ее стенаний. Она весело вбегает в ворота, по мощеному двору -. к крыльцу, пролетает темные прохладные коридоры, распахивает двери в светлую, убранную мягким персидским ковром, музыкальную комнату: и замирает на пороге.. Блестят в лучах солнечного света стекла пенсне, а глаза знакомые, обычно внимательно — теплые и очень серьезные, в этот раз как то не строго , а, напротив, лукаво — насмешливо смотрят на нее. Она слышит церемонное: «Bon matine, princess»!*( *Доброе утро, княжна! — франц. — автор.) и, опомнившись, моментально сгибает колени в глубоком, виноватом за опоздание, книксене. Косички от такого резкого движения прыгают и расплетаются окончательно, волосы, почувствовав волю, волнистыми змеями покрывают спину, а одна прядь почему то и вовсе закрывает левый глаз! Позабыв о приличиях, Нино осторожно дует на непокорный локон и сквозь него видит смеющиеся глаза господина Сандро. Она отвечает искристому смеху глаз «учителя» сдавленным фырканьем, и уже минуту спустя музыкальный класс оглашается не звуками заданных гамм, а раскатами задорного, молодого смеха, который прорывается и позже, свозь аккорды старательно разучиваемой сложной Сонаты си — бемоль Амадеуса Моцарта..

16 июля 1828 года. Дом Прасковьи Николаевны Ахвердовой. Тифлис.

Нино, сидящая против господина Сандро за столом, окончательно смутилась.. Да, они давно не виделись и, возможно, она очень изменилась, но не пристало ему, человеку светскому, дипломату, русскому министру — посланнику в Иране, так смотреть на нее!

Хорошо еще, что нет на обеде у крестной Сережи Ермолова,

(*Сергей Алексеевич Ермолов, сын знаменитого генерала А.С. Ермолова, наместника Кавказа, некоторое время ухаживал за Н. А. Грибоедовой, не получая с ее стороны ни прямого отказа, ни положительного ответа — автор.) неназванного, но все же кавалера — жениха, тот горяч и вспыльчив не в меру, русская кровь в кавказское вино превратилась — с малолетства здесь — мог бы невесть что себе вообразить!. Надо бы незаметно подергать за рукав матушку — крестную, пусть пожурит господина посланника, но она сидит слишком далеко, вот досада! Нино вздохнула и опустила ресницы в тарелку с розовым мороженым..

Каким важным стал теперь ее милый учитель! Статский советник, весь в орденах и лентах, с портфелем министра -посланника*. (*Грибоедов был назначен министром — резидентом в Персию 15 апреля 1828 года — автор.) Отец ее, как губернатор Эривани и Нахичеванской и Ордебадской земель, часто посылал ему депеши и письма, запечатанные какими — то особо секретными сургучами. Письма те, как краем уха слышала Нино, касались пленных, что содержались у иранцев. По условиям договора, с ужасно длинным названием,* (* В Туркманчайском договоре, разработанном и заключенным А. С. Грибоедовым 10 февраля 1828 года от имени России с Персией, большое внимание уделялось участи пленных, путешественников, торговцев, а также — иранских подданных — переселенцев , живущих, по тем или иным причинам, на территории Нахичеванской и Ордебадской земель. Туркамачайский договор также определял своими положениями судьбу имущества переселенцев, многие из которых имели земельные наделы. (См. переписку А. С. Грибоедова с кн. А.Г. Чавчавадзе, приведенную в однотомном Собр. Соч. А.С. Грибоедова. М. «Худ. Лит» стр. 588 — 590. 1988 г. — автор.)

Положения Туркманчайского мирного договора достаточно длинны и хорошо изучены лишь специалистами дипломатических ведомств. Правительство Николая Первого было полностью удовлетворено результатами работы А. С. Грибоедова — дипломата и высоко их оценило: 14 марта 1828 года, за заключение этого довольно сложного договора, он был награжден орденом Святой Анны 2 — ой степени с алмазными знаками и четырьмя тысячами червонцев. — С. М. Все даты и сведения взяты из Биографического справочника «Декабристы» под ред. Академии Наук СССР. 1988 год. Личное собрание автора.) значилось, что они должны были быть отправляемы на Родину беспрепятственно, но на самом деле отправка их безумно затягивалась томами переписки, кипами каких — то ужасно утомительных, деловых бумаг: Отец ходил в дни получения депеш мрачнее тучи, легко раздражался, становился малоразговорчив и невнимателен к вопросам домашних. Нино и вовсе в такие минуты старалась скрыться в саду и не попадаться на глаза озабоченному родителю! Да и, правду говоря, все эти бумаги, и умные разговоры казались ей донельзя занудливыми. Она не понимала в них ни слова, ей просто было безумно жаль бедных плененных! Она со слезами на глазах молилась перед Богом об облегчении их Судеб, но твердо знала, что в шестнадцать лет для молодой девушки есть много других, более приятных занятий, чем сование носа в дела старших. Нино бралась за много дел сразу, то ей надо было выучить ноты, то переписать упражнение по французскому языку или помочь матушке Соломэ принять гостей, или закончить вышивку полотенца, или разобрать по полкам в библиотеке вновь прибывшие книги из далекого Петербурга и Москвы.. По вечерам, нахлопотавшаяся, усталая, она только успевала склонить голову к подушке, как сразу засыпала. А другой наступающий день приносил новые хлопоты: гости, приемы, званые ужины, книги, вышивки.. Като вот ей заметила недавно, что она играть стала хуже, так ведь и правда, некому теперь ее за фортепьяно сажать, ее требовательный учитель стал министром, до того ли ему?

За одолевшим ее роем мыслей, Нино и не заметила, как убрали дессерт, и прислуга засуетилась вокруг стола с кофейными подносами. Кто — то осторожно тронул ее за руку. Она обернулась и увидела :господина Сандро. Он был чем — то взволнован, знаками манил ее за собой. Она покорно вышла за ним, видя, что он направился в гостиную, подумала, что по старой памяти хочется ему засадить ее за фортепиано.. Но то, что услышала из его уст, ошеломило ее, растеклось, расплескалсь по сердцу золотою, теплой волною. Он признался ей в давней и странной любви, долго неосознанной, » быть может, идущей с тех давних, «музыкальных уроков». Она смеялась, потом плакала, не знала, что отвечать, он волновался, бесконечно ронял запотевшее пенсне, протирал его платком, засовывал в жилетный карман, снов вынимал..Она не помнила, как сказала :»да», не помнила всего, чтобыло потом: Взявши ее за руку крепко, словно боясь, что убежит, повел к матушке, к бабушке, к крестной, всем объявили, все ахали и поздравляли, кто — то, сломя голову, умчался в подвалы за шампанским..

Сестра Като, раскрасневшаяся, взволнованная, блестя голубыми глазами, обнимала и целовала ее бесконечно, что то полушутливо выговаривала Александру — Нино не посмела бы теперь даже и про себя называть его :

«Сандро», только — «Александр»!

Когда позже, Сонечка Орбелиани, давняя подруга, пыталась выведать у нее подробности того вечера, Нино смущенно опускала ресницы, теребила кончик газового шарфа и говорила тихо: «Не знаю, право же, не знаю! Как во сне.!» Потом, спохватившись, найдя слова, добавляла: «Как солнечным лучом обожгло!» Крестная матушка, Прасковья Николаевна, смеясь, подтверждала: «И точно, затмение солнечное на вас обоих нашло, иначе — как объяснить?! С бухты — барахты, пошли было передохнуть перед болтовней кофейной, а тут тебе — нате ,пожалуйста, бегут — летят: «Ниночка — невеста!» — и, одаривая всех счастливым, лучистым взглядом, наровила тихонько перекрестить любимицу — воспитанницу свою. Та не уворачивалась от ее ласковых объятий, как прежде, словно чувствовала, что благословение Крестной для нее будет теперь значительнее, нежели когда — либо:

Запись в метрической книге Сионского кафедрального собора в Тифлисе, от 22 августа (3 сентября нов. ст.) 1828 года: «Полномочный министр в Персии Его Императорского Величества статский советник и Кавалер Александр Сергеевич Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал — майора, князя Александра Чавчавадзева и супруги его, княгини Саломэи:»

Из письма генерала И. Ф. Паскевича канцлеру К. Нессельроде, ноябрь 1828 года:

«Вашему сиятельству, конечно, уже известно, что полномочный наш министр при Персидском дворе, статский советник Грибоедов перед отъездом своим в Персию женился на дочери генерал-майора князя Чавчавадзе, одного из значительнейших помещиков Грузинских, не испросив на то разрешения.

Вследствие чего обязанностью поставляю уведомить ваше сиятельство, что женитьба Грибоедова совершилась некоторым образом неожиданно и, по соединившимся разным обстоятельствам, в особенности же по поспешности, с коей должно было ему выполнить Высочайшую Его Императорского Величества волю, дабы скорее прибыть в Персию, не могла быть отложена на дальнейшее время, — почему, по убедительной о сем Грибоедова просьбе, я принял на себя дать ему разрешение совершить сей брак.

Почему прошу вас, буде вы изволите признать нужным, довести о сем до Высочайшего сведения Его Императорского Величества».

Ту короткую пору их «цинандального, медового» счастья, всего неделю, Нино вспоминала потом всю жизнь: Долгую жизнь без Александра.. Она нашла позже, уже потом, после всего, в его неразобранном архиве, в спешке привезенном из Персии, несколько строк неоконченного письма давней его знакомой, которой «представлял» Александр заочно свою Нино — Варваре Семеновне Миклашевич. Были в том письме такие строки: «Пишу Вам , а она заглядывает мне через плечо, смеется, и вдруг говорит: «Как это все случилось? Где я и с кем? Будем век жить не умрем никогда! Она — само счастие»:.

Нино с горькою усмешкой думала потом, что все в судьбе ее Александра было слишком стремительным: карьера, слава дипломата и драматурга — тексты «Горя от ума», переписанные неведомо чьей рукой, дошли и до Тифлиса! — и даже женитьба! Они ехали караваном в Эчмиадзин*, (*горное местечко в Армении, там находился самый древний в крае монастырь -автор.) часто ночевали в палатках под звездным небом. Тянуло прохладой с гор, веяло какими — травами. Александр допоздна засиживался у неяркого огонька дорожной свечи или костра, записывал что — то в свой путевой журнал, она хлопотала: то с чаем, то с дорожными одеялами, все опасалась припадка малярии, все ей казалось, что он озябнет. Он на лету ловил ее руку, с признательностью касался теплыми губами, а один раз обронил, что ему «приятно привыкать к ее нежности: день и ночь у изголовья.». Говорил, что привык странствовать и скитаться, матушка Анастасия Феодоровна больна была, (и теперь много лет уж недвижима), дом велся без хозяйской твердой руки, молоденькой сестрою Машенькой, не ахти как..

А потом — университет, служба в коллегии, (*Коллегия иностранных дел -автор.) жизнь холостяка в наемных квартирах, чужие края, Тегеран, Грозная*(*Крепость на Кавказе, где Грибоедов служил недолгое время и был арестован по делу декабристов, зимой 1826. В настоящее время — г. Грозный — автор.), снова Тегеран, Петербург, Тифлис.. Так и укрепилось в его душе чувство бесприютности. Она, как умела и могла, пыталась растопить этот лед, беспрестанно думая о том,. как бы и что бы сделать ей для него, чтоб было ему покойнее и лучше. Ворчать на него за то, что подолгу сидит склонившись над бумагами, не решалась, понимала — сие для него важно, да, может, и пишет что -то, не дай бог помешать! Однажды прочел ей отрывок, наскоро записанный на листке бумаги:

» Кто никогда не любил и не подчинялся влиянию женщин, тот никогда не производил и не произведет ничего великого, потому что сам мал душою.. У женщин есть особое чувство, которое французы называют tact, этого слова нельзя перевести даже перифразой ни на один язык. Немцы перевели его как «разум чувствований», это мне кажется довольно близко к подлиннику. Такт есть то же, что гений или дух Сократа: внутренний оракул. Следуя внушению этого оракула, женщина редко ошибается Но оракул этот действует только в сердце, которое любит..»

Читал и поглядывал на Нино из — под очков, как ей казалось чуть — чуть с лукавинкой: Написал быстро, читал с листа с неосыпавшимися еще песчинками, непросохшими чернилами густо — фиолетового цвета, и казался доволен собою: такое «небесное хватание фраз», как он говорил часто, такая вот импровизация давалась ему легче всего и чувстввал он себя в эти моменты так счастливо — окрыленно, что Нино, затаив дыхание,слушала его не прерывая тогда, боясь эту окрыленность спугнуть:

Ходила на цыпочках вокруг или тихонько дергала за рукав, когда уж совсем темнело. Часто сидела с книгой или вышивкой,замерев, и вслушиваясь в самое себя. Почти сразу почувствовала внутри зарождение тайны, что зовется новою жизнью . Не испугалась, но все думала, как сказать ему, и так ведь тревожится за нее не в меру, а путь до Тевриза еще долог! Но потом — решилась. Он вспыхнул, просиял, опять уронил пенсне, перо, рассыпал бумаги из дорожного бювара. Она кинулась собирать — негоже гербовым бумагам на земле валяться, он — за нею, ругая, что она «неосторожна, все скачет козою!» Это напомнило ей нянюшку, она засмеялась.. Он улыбнулся:: «Если ты хоть вполовину любишь меня, как я тебя, милая Ниноби!- выдохнул внезапно, и, взяв ее ладони, крепко сжал в своих, пристально смотря в удивленные, юные глаза.. «Вполовину?! Почему? — вспыхнула она и осторожно коснулась рукой его волос..- а, быть может, я — сильнее ?!»: И что то в миг тот пролетело между ними легкою тенью. Ангел ли коснулся их душ, осеняя крылами, Бог ли, кто мог знать?:

В Эчмиадзине их почтительно встречали монахи, с хоругвями и пением молебна во здравие, а в Эривани — сияющая матушка и грустный, усталый отец, который все хмурил брови, придирчиво расспрашивая Нино о здоровье, чего с ним ранее вовсе не бывало!

Матушка тепло обнимала Александра, прощаясь, все просила писать им и Като чаще, а отец, против обыкновения, притянув Нино к себе, долго не выпускал ее из объятий, потом поцеловал в лоб и перекрестил. Она не выдержала, расплакалась, он принялся утешать, и шепнул на ухо, что негоже теперь мочить глаза понапрасну, иначе: что за внук будет у генерала Чавчавадзе, неужто плакса ?! Она разулыбалась, слезы тут же высохли на ресницах.. Вздохнула, тихонько побрела к экипажу. Пора было уезжать. Матушка, взяв ее под руку, шла рядом и все что то наказывала, наказывала: кутаться по вечерам, раньше ложиться, больше отдыхать, есть получше, писать ей чаще.. Она кивала, улыбаясь, обещала все исполнять, глядываясь, звала глазами Александра. Ей так хотелось, чтоб он был с нею рядом. Он понял призыв, отошел от отца, взял ее с другой стороны под руку. Отец, переглянувшись с матерью, предложил руку ей, и так, длинною четверкой, переговариваясь и улыбаясь, шли к лошадям, строя планы, говоря о будущей встрече:.

Она думала тогда, что у маттушки еще будет время повторить не однажды для нее советы о том, как вести себя, ожидая дитя. Ни она сама, счастливая Ниноби, ни князь, ни княгиня Чавчавадзе, не могли и помыслить тогда, что это их прощание с Александром и Нино — последняя встреча с ним, да и ее, полгода спустя они увидят уже другой.

Прежняя, сияющая Ниноби , машущая им рукой из окна дорожной кареты, исчезнет навсегда: Вместо нее появится легкая и скорбная тень в черном платье вдовы.

Из очерка Юрия Прохорова «Неизвестный Грибоедов». Глава «»Тайные пружины гибели Грибоедова..» : Мальцов *(*Первый секретарь русской миссии в Тегеране. — автор.) пишет, что 30 января (11 февраля по н.с.) 1829 года базар был заперт, с утра народ собирался в соборной мечети Тегерана, где были улемы и сеиды. Было объявлено народу, что изменник Мирза-Якуб* (* Советник при Грибоедове, отличавшиеся крайне лицемерным поведением, часто нарушавшие законы ислама. Мирза — Якуб, состоящий более 15 лет на службе у Иранского шаха — он был казначеем и главным евнухом -, незадолго до разгрома русской миссии явился к Грибоедову и объявил ему о своем желании принять русское подданство и вернуться на земли предков в Эривань. -автор.)

Разъяренная, фанатично настроенная толпа из тысяч мужчин с кинжалами и палками ринулась к дому Грибоедова.

Народ осадил посольский дом. Грибоедов приказал Мирзе-Якубу выйти к толпе, которая тут же его изрубила и отрубила ему голову. Выслали двух женщин, и их тотчас же возвратили в гарем. Но остановить толпу было невозможно, несмотря на попытки увещеваний принца Зилли-султана и появление присланного шахом майора Хадибека с сотней сарбазов, не имевших патронов и пытавшихся успокоить народ. Кровопролитие длилось около часа. Толпа бросала камни и поленья, казаки отстреливались. Мальцов пишет, что женщин не выдавали толпе, а у караульных сарбазов ружья с чердака утащил народ.

Остановить толпу было невозможно, несмотря на попытки увещеваний принца Зилли-султана, и появление присланного шахом майора Хадибека с сотней сарбазов, не имевших патронов и пытавшихся успокоить народ. Толпа ворвалась в дом, грабя и разрушая все вокруг. Грибоедов, как считается, выбежал с саблей и получил удар камнем по голове, затем закидан камнями и изрублен. Обстоятельства погрома русской миссии описываются по-разному, однако Мальцов был очевидцем событий и он не упоминает о гибели Грибоедова, только пишет, что человек 15 оборонялись у дверей комнаты посланника. Мальцов пишет, что было убито 37 человек в посольстве (все, кроме него одного) и 19 тегеранских жителей.

Риза-Кули (*иранский историк, исследователь русско — персидских отношений времени Грибоедова. — автор.) пишет, что был убит Грибоедов с 37-ю товарищами, а из толпы было убито 80 человек.

Как же спасся Мальцов? Его спас один мусульманин. Молодой и способный Мальцов понравился одному хану, дом которого был рядом с русской миссией. Хан полюбил Мальцова и, узнав об опасности, угрожающей миссии, решился спасти своего друга. Ему удалось уговорить Мальцова в день убийства Грибоедова перелезть через крышу в его соседний дом и там укрыться. Так Мальцов спасся от неизбежной гибели и из убежища видел разгром русской миссии. Кстати, Дадаш-бек и Рустем-бек были убиты. Одно непонятно: почему Мальцов не пишет, предложил ли он Грибоедову спастись, отказался ли Грибоедов и как он, Мальцов, мог еще до подхода толпы тайно бросить своих товарищей?

Не очень героический образ, а шах затем осыпал Мальцова милостями. Сам шах во время погрома заперся в арке (крепости), страшась разъяренной толпы, и окружился своим войском.

Наследник престола Наиб-султан, встретившись в Тавризе с консулом Амбургером, сказал: «…Да будет проклят Иран и самовольные жители его! Клянусь тем Богом, в которого мы оба веруем, ибо Он един, что я был бы рад заменить пролитую кровь кровью моих жен и детей». Смерть Грибоедова, конечно, осталась неотомщенною. До войны дело не дошло

Только сын наследника престола принц Хозрев-Мирза приехал в Петербург и от лица шаха просил императора Николая I предать вечному забвению события 30-го января 1829 года. Трупы убитых в русской миссии вывезли за город, бросили в одну кучу и засыпали землей. Вскоре откопали тело Грибоедова, и в простом гробу, через Тавриз отправили в Тифлис. В Нахичевани тело его переложили в другой гроб, украсили его и повезли дальше. Возле Гергер гроб с телом Грибоедова видел А.С.Пушкин. По пути следования останков Грибоедова ему отдавали воинские почести, сотни людей выходили почтить его память. Шесть лошадей везли дроги, 12 человек шли с факелами по обе стороны гроба, над которым был балдахин. Зрелище производило сильное впечатление даже на персов. Множество армянских женщин молились. Военные участвовали в траурных церемониях. Когда открыли гроб, то обнаружилось, что тело страшно изрублено и побито камнями. Тогда гроб законопатили и залили нефтью. Грибоедов не раз говорил жене, чтобы в случае его смерти в Персии (предчувствие?) останки были преданы земле в церкви святого Давида — «этой поэтической», по его выражению, «принадлежности Тифлиса».

Только в 1836 году трупы остальных погибших членов русской миссии были перевезены в Тегеран и положены в заранее приготовленный склеп в присутствии двух сеидов.* (*Охранники, воины, несшие караул. — автор.)

Персидский шах во искупление убийства А.С.Грибоедова прислал царю Николаю I алмаз. Этот желтый алмаз «Шах» весом 87 карат хранит на себе имена персидских владык, начиная с 1591 года. Сейчас он находится в Алмазном фонде в Москве.»

Из письма Нины Александровны Грибоедовой госпоже Маккдональд, супруге английского посланника в Персии. Тифлис. Середина февраля март 1829 года:

«Спустя несколько дней после моего приезда, когда я едва отдохнула от перенесенной усталости, но все более и более тревожилась в невыразимом, мучительном беспокойстве зловещими предчувствиями беды, сочли нужным сорвать завесу, скрывающую от меня ужасную правду.* (*От Нины Александровны смерть мужа долго скрывали, в связи с ее беременностью, которую она тяжело переносила. Ей сказала о гибели Алексанра Сергеевича ее крестная, Прасковья Николаевна Ахвердова., в доме которой она жила. — автор.) Свыше моих сил поведать Вам то, что я тогда испытала: Переворот, происшедший в моем существе, был причиной преждевременного разрешения от бремени.. Мое бедное дитя, прожило только час и уже соединилось со своим несчастным отцом в том мире, где, я надеюсь,, найдут место и его добродетели, и все его жестокие страдания. Всё же успели окрестить ребенка и дали ему имя Александр, имя его бедного отца.»

Она не хотела , да и не могла вспоминать то время! Но воспоминания приходили, посещали поневоле:. Залитый нефтью, законопаченный гроб с остатками того, что было когда — то ее обожаемым Александром.. Она узнала тело мужа по простреленной на давней петербургской дуэли руке* (*Знаменитая «двойная» дуэль Грибоедова с Якубовичем и Шаховским, в результате которой у него была прострелена и серьезно повреждена кисть левой руки — автор.) и по перстню, украшавшему один из пальцев.. Камень, сверкнув, поймал солнечный луч — день в Тифлисе выдался ясный — и в туманно — окаменевшем сознание Нино внезапно проникла фраза из ее давнего — давнего, семимесячного, сияющего, прошлого: «Как солнечным лучом обожгло!» Она сглотнула набежавшую горечь слез, коротко кивнула на вопрошающе — встревоженный взгляд губернатора Тифлиса и офицеров, сопровождавших гроб, и без чувств упала на руки матери и подбежавшего врача. :

Когда, три часа спустя, она, в сопровождении матери и родных, шла по городу за медленно ехавшими гробовыми дрогами с балдахином, толпы людей, собравшихся по обочинам улиц, молча, с тяжелым вздохом, расступались перед нею. Она шла, почти не видя пред собою дороги, и солнце, топившее ласковым жаром ее слезы, казалось ей холодным и безучастным. Она не проклинала Мир, который продолжал жить и дышать без Него, ибо знала: так и должно быть, но она знала и еще одно: для нее, этот мир — без Александра — навсегда стал другим. Чуть бесцветнее и холоднее:

Она не знала и не могла объяснить никогда, почему воспоминания о мгновениях, проведенных вместе с Ним, стали для нее самыми сладостными, хотя причиняли немало боли: Не могла объяснить почему каждого, заинтересовавшего ее человека, она, почти тотчас, невольно начинала сравнивать с Ним: Искать хотя бы отблеск его манеры увлекательно и непринужденно говорить, носить фрак, стряхивать невидимую пылинку с белоснежных манжет сорочки, наигрывать здоровой рукой отрывистые, чарующие мелодии на фортепиано, смеяться так что порой, дребежжали в окнах стекла и колыхалось пламя свечей, ронять при волнении носовой платок, перо.. Или, стремительно, почти не делая клякс, водить им по бумаге так, что, порой, казалось: слова выпрыгивают на лист прямо с острого кончика, или же, на худой конец, из потайного кармана его бархатного жилета.! Она понимала, что это все — невозвратимо — и не может ни в ком повториться; и что нельзя так бурно отдаваться во власть навсегда ушедшего, но ничего не могла с собою поделать: Ничего!

Ее сердце тепло и сердечно откликалось на чужие беды, огромные суммы из своего личного состояния она неустанно тратила на благотворительность, не чуралась развлечений и балов, с удовольствием посещала музыкальные вечера, часто сопровождала отца и сестру на приемах:

Гостеприеимный дом Чавчавадзе -Грибоедовой в Тифлисе и Цинандали всегда был широко открыт для друзей и знакомых, но только, улыбающаяся, блистающая все больше с годами расцветающей, настоящей,южной красотой, Нина Александровна, Нино, никогда не снимала на этих вечерах черного, вдовьего платья.. Оно могло быть роскошным, выписанным из Парижа, гипюровым, бархатным, шелковым, щурщащим, пахнущим какими -то странными, теплыми, терпкими ароматами, только ей присущими, — говорили, вывезла из Тевриза! — но все равно, оно было — вдовьим и печальным: В таком молчаливом, некричащем, благоуханном трауре, она появлялась всюду.

Недоумевали лишь первое время. Потом привыкли, находили в этом особый шарм..

Неутомимые, не потерявшие надежд, юные поклонники, дружно называли ее «черною розой Тифлиса», седовласые знакомцы постарше- при встрече почтительно наклоняли головы, и считали за особую честь поцеловать руку или проводить до крыльца.. Она знала, что их, надеявшихся, возле нее много, их душевные порывы часто не были для нее секретом, она относилась ко всем с равным, теплым уважением, не «сталкивая лбами» никого: Но сердце молчало. И она понимала это молчание.. И лелеяла его, как редкую драгоценность. Она не боялась повторения ужасной боли смертельной разлуки с близкими, как говорили некоторые, объясняя для себя ее упорный отказ от вторичного замужества. Она знала, что шире и больше той боли, которую она перенесла тогда, зимою 1829, быть на Земле просто не может, она , эта боль — неповторима, так что и бояться ее — нечего!

Она печально — мудро, чисто по — женски, знала, что просто не сможет испытать более ни к одному человеку на свете того всепоглощающего чувства безмерного, нежного, обжигающего, солнечного удивления и молниеносного принятия в сердце, как это было с ее бесценным «Сандро» !

Про себя , теперь, она звала его только так, в ночной тишине, неслышно растягивая звуки, ласкающие ее усталую, полную нежности и печали, душу. Иногда ей казалось, что она слышит его негромкий голос, отвечающий ей, и тогда она засыпала под это нежное, родное, знакомое, почти «колыбельное» бормотание, чувствуя себя странно, опустошенно, счастливою.. А губы, и спящими, шевелились, словно повторяли эти легкие, почти невесомые слова, прохладные, словно ветер с гор, ароматные, как весенняя трава: » Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя, как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит — любить! Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя — и тоска исчезала, теперь чем далее от тебя, тем — хуже. Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться богу, чтобы нам после того никогда более не разлучаться!*» *Цитируются строки единственного сохранившегося письма А. С. Грибоедова жене. Остальные письма бесследно исчезли и не найдены до сих пор. Ответные письма Нины Александровны мужу так же — не сохранились или — неизвестны дотошным историкам и архивистам — автор.)

P.S. Нина Александровна Грибоедова, урожденная княжна Чавчавадзе, скончалась в июне 1857 года, в возрасте сорока девяти неполных лет, от холеры, бущующей в Тифлисе, где она в то время жила с сестрой. Ухаживая за больным родственником, Нина Александровна отказалась покинуть город, выходила больного, но безнадежно заболела сама. Ее хрупкая, «истинно ангельская» ( Екатерина Чавчавадзе -Дадиани) душа, так давно и тихо жаждавшая встречи с потерянными Любимыми, бесшумно, на летней заре, покинула земные пределы, стала лишь скорбной бронзовой фигурой, обнимающей подножие могильной плиты с выбитыми на ней словами:

«Ум и дела Твои бессмертны в памяти русских, но для чего пережила Тебя Любовь моя?!»

_______________

*В основе очерка о Н. А. Грибоедовой лежат подлинные биографические факты, взятые из документов, переписки, воспоминаний современников. Некоторые легенды, слухи и, не внушающие доверия версии и воспоминания, автор не счел возможным приводить в столь краткой статье, ни в коей мере не претендующей на полную биографию легендарной Женщины, Жены и Вдовы Поэта.

Лучшие недели