Мария Стюарт и Елизавета Тюдор в кино и сериалах

Князья Старицкие: репрессированные родственники Ивана Грозного

Женщинам приходилось тяжелее, чем мужчинам. Их, ненужных и неугодных, отправляли в монастырь, где девушкам предстояло состариться и умереть, не познав радостей обычной человеческой жизни. Судьба княжны Марии Старицкой, королевы Ливонской, получилась еще более драматичной. Она оказалась заложницей политических игр, которые вели мужчины. Их уверения в верности и щедрые посулы всякий раз оказывались ложью.

Отцом Марии был князь Владимир Андреевич Старицкий, внук Ивана III , двоюродный брат Ивана IV Грозного.

Статья по теме

Жертва русофобии. Великий Иван Третий, о котором мы так мало знаем Отец Владимира
Андрей Старицкий поднял неудачный бунт после смерти своего брата Василия III, пытаясь отобрать власть у малолетнего Ивана IV, которому не было и семи лет.
Мятежного князя Андрея бросили в тюрьму вместе с семьей, где он и скончался через несколько месяцев. Владимиру Андреевичу в тот момент было всего четыре года.

В 1541 году князя освободили, вернув ему отцовский удел. И дальше жизнь Владимира Андреевича протекала со взлетами и падениями, словно на качелях. То Иван IV осыпал его милостями, поручая командовать войском, то подвергал опале, подозревая в планах завладеть троном.

Развязка драмы наступила в 1569 году, когда после очередного доноса Иван Грозный заставил князя принять яд. Вместе с ним отравили и его супругу Евдокию Одоевскую.



История жизни королевы Марии Румынской

Говорят, будто сапфир укрощает страсти. Однако бурная судьба румынской королевы, в которой текла русская кровь, опровергает старинное поверье. Именно Мария, по прихоти судьбы, привела Румынию к пику ее государственного развития, осуществив заветную мечту многих поколений ее соотечественников о «Великой Румынии». Королеве удалось объединить земли, которые румыны считали своими. Вся, похожая на приключенческий роман, жизнь Марии, которую уважали великие мира сего и любил народ, словно служила блестящим вызовом наступавшей «прагматичной» эпохе. За что ее и называли последним романтиком. 29 октября 1875 года у Альфреда, второго сына королевы Виктории, и его русской супруги — великой княгини Марии Александровны родилась дочь, которую нарекли Марией. В домашнем кругу принцессу Великобритании ласково звали Мисси. «В Европе было немного женщин, которые сравнились бы с ней красотой», — писал тогдашний премьер Румынии Ион Георге Дука. В его записках звучат, однако, и критические нотки: «Ее царственный отец, имевший чин адмирала, всю жизнь провел на море и был подвержен греху частых возлияний, а мать считала, что учение годится только для мужиков. Поэтому Мария получила образование на балах санкт-петербургского царского двора и в парках английских замков, признаваясь позднее, что смогла дочитать учебник истории только до Французской революции». Ее будущий муж, мучительно робкий наследник румынского престола Фердинанд, по домашнему прозвищу Нандо, оттопыренные уши которого приводили в восторг карикатуристов, не имел никаких шансов понравиться блестящей принцессе. В основе династического брака лежали прежде всего политические расчеты: надеялись, что этот союз улучшит российско-румынские отношения. В результате в 1893 году в германском замке Зигмаринген сыграли свадьбу. Примечательно, что были проведены три различные церемонии — гражданское бракосочетание и два церковных ритуала с учетом вероисповедания супругов: католическая свадьба — для Фердинанда (он был из династии Гогенцоллернов) и протестантская — для Марии. Никого при этом не волновало, что будущее королевство новобрачных — православное. Царившая в бухарестском дворце на Каля Викторией — бывшем доме бояр Голеску — прусская дисциплина выводила из себя 18-летнюю принцессу. Она предпочитала проводить время в летней резиденции — замке Пелеш в живописном карпатском городке Синае. Позднее, в 1902 году, специально для Нандо и Мисси рядом с Пелешем был построен другой небольшой дворец — Пелишор. А в Бухаресте наследному принцу и принцессе был предоставлен дворец Котрочень — бывший монастырь ХVII века. Ныне это резиденция президента Румынии. Здесь Мария совершала продолжительные конные прогулки, состязаясь с молодыми кавалерийскими офицерами. Привыкшие к неловкому, зачастую падавшему с коня Фердинанду, кавалеристы были покорены амазонкой с золотистыми волосами, которой ее тесть — Кароль I — присвоил звание почетного полковника 4-го полка красных гусар Рошиорь. Мария не считала себя особенно обремененной супружескими узами и меняла блестящих любовников как перчатки. Сначала ее избранником был отменный наездник, лейтенант Зизи Кантакузин, роман с которым вызвал резкую отповедь короля-отца: «Все знают, что Нандо не блещет остроумием, но это не значит, что тебе следует искать развлечений на стороне». Затем настал черед отъявленного авантюриста, канадского полковника Джозефа Бойля, который разбогател во время «золотой лихорадки» в Клондайке. Готовый на все ради «своей королевы» Бойль в 1917 году даже намеревался снарядить экспедицию в революционную Россию, чтобы «вырвать членов семьи Романовых из лап большевиков». Наконец очередь дошла до князя Барбу Штирбе, получившего за страсть к дворцовым интригам прозвище «балканского Распутина». По слухам, именно он был отцом пятого ребенка Марии — дочери Иляны. Впрочем, подобный образ жизни был давно присущ румынскому высшему обществу. Один британский дипломат, не скрывая возмущения, докладывал в форин оффис, что «привилегированные классы в Румынии отличаются ненасытной страстью к разврату». Кстати, и Фердинанд отнюдь не был монахом: он пережил бурный роман с актрисой Эльвирой Попеску. Позднее она получила известность в Париже. Когда начал править Кароль II, сын Фердинанда и Марии, бухарестский двор приобрел репутацию одного из самых распущенных в Европе. Еще более красноречивое свидетельство оставил греческий король Георг II, живший в 1924—1935 годах в Румынии в изгнании: «Если бы в Греции королевская семья совершила лишь десятую часть того, что позволяет себе ежедневно правящая династия в Румынии, то нас давно бы поставили к стенке».

В 1896 году Фердинанд и Мария представляли Кароля I на коронации российского императора Николая II и его супруги Александры. Между двумя женщинами не возникло взаимной симпатии, зато между романтически настроенной Марией и склонным к мистике Николаем сразу установились теплые, доверительные отношения. В Москве румынская принцесса пользовалась огромным успехом. Одним из ее самых страстных поклонников стал будущий убийца Распутина — князь Феликс Юсупов. В его имении в Архангельском Фердинанд и Мария провели несколько дней после коронации. Когда основатель династии Кароль I ушел из жизни, перед Фердинандом, вступившим на трон в 1914 году, и его супругой встала мучительная дилемма: чью сторону принять Румынии в Первой мировой войне — Антанты или Тройственного союза во главе с Германией? Антанта обещала Румынии отдать после войны Трансильванию и Южную Добруджу. Тогда как Тройственный союз оказался поскупей — в случае победы он был готов уступить ей лишь Бессарабию и территорию за Днестром. Хотя кайзер Вильгельм настойчиво внушал своему родственнику, что тот — офицер прусской армии и носит имя Гогенцоллерна, Фердинанд встал на сторону Антанты, за что получил от союзников прозвище Лояльный. В отместку германский кайзер вычеркнул его из генеалогического древа Гогенцоллернов. Свой трудный выбор Фердинанд, который сам о себе говорил, что «родился послушным», сделал не без влияния супруги — она помнила свое происхождение. К тому же Мария под воздействием румынских франкофилов успела полюбить и Францию. Румыно-французская симпатия зародилась в начале XIX века. Доходы от поместий позволяли румынской знати вести роскошную жизнь в Париже, так что она вся была франкофильской. В свою очередь, Наполеон III мечтал о «восточной Франции» на Балканах, чтобы контролировать Босфор и обеспечить свою страну нефтью. Рассказывают, что один румынский крестьянин, которому в 1918 году довелось как-то беседовать с французским генералом Бертело, предложил свое, отличающееся железной логикой толкование сближению двух стран: «Румынские собаки не лают на французских солдат, а это значит, что румыны и французы — одной крови». Фактически именно Франция втянула Румынию в войну, пообещав, что в случае необходимости помощь ей окажет… Россия. Русские генералы, однако, этого мнения не разделяли: они не желали союзника, авиация которого была не в состоянии оторваться от земли, а артиллерия перевозилась на быках. В результате германская армия, оккупировав три четверти Румынии, в декабре 1916 года вступила в Бухарест. По требованию англо-французских союзников Румыния подожгла нефтяные скважины, превратив весь район Плоешти в океан огня. Король, парламент и правительство переехали на север, в Яссы. Отсюда на хранение в Москву был отправлен золотой запас Румынии, тот самый, который и поныне остается болезненной проблемой в российско-румынских отношениях. Бесстрашное поведение королевы Марии в годы войны окружило ее героическим ореолом в Европе и обеспечило любовь в Румынии. Каждое утро в белом платье сестры милосердия она встречала на ясском вокзале эшелоны с ранеными и больными тифом солдатами. Иногда в вагонах, куда она заходила, никто не шевелился — все были уже мертвы. Дни и ночи Мария, которую стали называть «матерью раненых», проводила в военных госпиталях и вместе с медсестрами самоотверженно ухаживала за ранеными. Вопреки предписаниям врачей королева не пользовалась гигиеническими резиновыми перчатками и не боялась обнимать солдат, находившихся на пороге смерти. Когда же ей пытались делать замечания, Мария насмешливо парировала: «А вы не находите, что им приятнее целовать мои обнаженные руки?»… Тем временем в России свершилась Октябрьская революция. На севере Румынии вспыхнули стычки между королевскими войсками и частями теперь уже бывшей царской армии. Некоторые из них перешли на сторону большевиков. Пользуясь моментом, румынские дивизии явочным порядком под предлогом «защиты складов и коммуникаций» вступили в Бессарабию, которая провозгласила автономию. Это вызвало решительный протест революционного Петрограда: румынские дипломаты в России были арестованы, а золотой запас конфискован. По некоторым румынским источникам, Петроград направил в Яссы специальную группу во главе с неким комиссаром Рошалем с заданием поднять восстание и свергнуть Фердинанда. Но нелегальные эмиссары были схвачены королевской полицией. Российско-румынские отношения оказались испорченными теперь уже всерьез и надолго. В мае 1918 года немцы вынуждают румынское правительство подписать мирный договор. Фердинанд под всевозможными предлогами — усталость, занятость и даже насморк — тянет время, отказываясь поставить свою подпись. Мария называет договор с немцами предательством и строит невероятные планы. Вплоть до того, что выезжает на фронт и пытается подобно большевистским пропагандистам агитировать русских солдат, говоря им о свободе, демократии, реформах. «Ах, — восторженно писал в дневнике сопровождавший королеву французский дипломат Сент-Олер, — если бы у нас была такая императрица, мы почли бы за честь погибнуть за нее!»

Мария гордо отвергает предложение Лондона о предоставлении королевской семье убежища в Великобритании. «Если так суждено, то пусть союзники знают, что мы погибли как герои», — пылко говорит она британскому генералу, прибывшему инкогнито в Бухарест. Через несколько месяцев французы перешли в контрнаступление, вынудив немцев в беспорядке покинуть Румынию. В ноябре 1918 года, когда побежденная Германия запросила мира, Румыния снова встала на сторону Антанты и таким образом оказалась в стане победителей. Мария в синем полковничьем доломане — так называют гусарский мундир, расшитый шнурами, — с собольей опушкой и с французским военным крестом на груди прогарцевала торжественным маршем под Триумфальной аркой в Бухаресте во главе эскадрона гусар. На Парижской мирной конференции державы Антанты отказались выполнить обещанное — присоединить к Румынии Трансильванию и другие соседние земли. Тогда в Париж поспешила успевшая приобрести европейскую популярность Мария. Столичная пресса оказала «румынской Жанне д’Арк» восторженный прием. Королева встречается с Вильсоном, Черчиллем, Пуанкаре, защищая интересы своей страны. В это время в Венгрии была провозглашена Советская республика. Румыны, преследуя свои интересы, воспользовались таким поворотом событий и приняли активное участие в ее подавлении. Перепуганные «призраком коммунизма» участники конференции поспешили удовлетворить претензии Румынии, которая, так, во всяком случае, считали в Бухаресте, «спасла Европу от большевиков». С присоединением Трансильвании венгерский город Темешвар стал румынской Тимишоарой, а сама Румыния на некоторое время превратилась в самую крупную державу на Балканах. Ее территория увеличилась в четыре раза, а население удвоилось. В Бухаресте решили, что настало время, когда создатели «Великой Румынии» должны быть увенчаны заслуженными лаврами. В Алба-Юлии состоялась трехдневная пышная коронация Фердинанда и Марии, призванная ознаменовать объединение румынских земель под скипетром Марии Великой и Фердинанда Лояльного. Церемония выглядела по-голливудски, хотя ее «оформители» утверждали, что вдохновлялись византийскими традициями. Таким образом, они как бы напоминали, что Румыния, где еще живут потомки знаменитых византийских фамилий — Палеологи, Комнены, Кантакузины — прямая наследница Константинополя. На огромной эстраде перед кафедральным собором Фердинанд, подобно тому, как это некогда проделал Наполеон, сам возложил на себя корону. Она была отлита из стали захваченных под Плевной турецких пушек. Затем король увенчал свою коленопреклоненную супругу короной в византийском стиле, специально заказанной в Париже.

Теперь, решила Мария, пора заняться «укреплением династии». Своего старшего сына Кароля, будущего короля, она женила на греческой принцессе Елене. Помимо уже «пристроенного» Кароля, у нее было еще пятеро детей. Дочь Элизабета (1894—1956) вышла замуж за короля Греции Георга II. Однако, пока они долго жили в изгнании в Бухаресте, их отношения испортились, и в 1937 году Георг вернулся на трон уже разведенным. Другая дочь — Мария по прозвищу Миньон (1900—1961) — стала женой югославского короля Александра и родила ему трех сыновей. Но судьба обещавшего стать счастливым семейства оказалась трагической: в октябре 1934 года хорватский усташ застрелил Александра в момент, когда тот ехал на автомобиле по Марселю. У любимицы матери — Иляны, родившейся в 1909 году, попытка первого брака закончилась неудачей: жених оказался гомосексуалистом. Усилиями Марии она вышла замуж за Антона Габсбурга-Тосканского. Но и здесь Иляну подстерегла драма. После рождения шестерых детей супруги разошлись. В послевоенном Бухаресте за Иляной усиленно ухаживал один из коммунистических лидеров — Эмиль Боднэраш. В 1947 году Иляна вместе со свергнутым королем Михаем покинула Румынию. Скончалась она в одном из американских монастырей под именем матери Александры в 1994 году. Не суждено было сбыться и самой заветной мечте Марии: женить сына Николае на одной из дочерей итальянского монарха Виктора-Эммануила. В дальнейшем амбициозная королева намеревалась посадить румыно-итальянскую чету на венгерский трон, который для этого надо было возродить. За активность на поприще заключения династических брачных союзов Марию стали называть «тещей Балкан». Однако в королевском семействе неожиданно возник скандал. Едва успевший жениться принц Кароль отказался наследовать трон и бежал за границу с дамой полусвета Еленой Вольф-Лупеску. Мария была вне себя от такого поступка своего первенца. Она настойчиво просила сына вернуться, но все ее попытки были безуспешными. А тут новая скандальная ситуация. Правда, иного рода. Во время поездки в Голливуд Мария, любившая кино, опрометчиво дала согласие своим друзьям — знаменитым актерам Дугласу Фэрбенксу и Мери Пикфорд — принять личное участие в съемках биографического фильма о ней. В Бухаресте политики негодовали: королева-киноактриса — это уже слишком! Справедливо говорят: беда не ходит одна. На голову Марии свалилось очередное несчастье — тяжело заболел супруг. Все это время они мало общались. Фердинанд, любивший слушать классическую музыку и перебирать свой гербарий, предпочитал уединение. В дела семейные и государственные король почти не вмешивался. В ночь на 20 июля 1927 года он скончался от рака кишечной полости и обрел вечный покой в фамильном склепе в городе Куртя-де-Арджеш.

В 30-е годы начался закат «Королевы-Солнце». Смерть Фердинанда создала в Румынии вакуум власти, чем не преминул воспользоваться неблагодарный Кароль. Он неожиданно возвратился на родину и сверг с престола собственного сына — шестилетнего Михая. Такой поворот событий напугал Марию: теперь ее жизнь полностью зависела от воли циничного и мстительного Кароля. По мнению некоторых биографов, враждебность первенца к матери объяснялась ее вольным поведением в молодости. Будучи невольным свидетелем внебрачных эскапад родителей и видя, какие интриги плетутся во дворце, Кароль ненавидел мужчин, которые окружали мать, а заодно не жаловал и ее. Опасения оправдались: Кароль приставил к матери шпионов, сократил ее прислугу и демонстративно «забывал» о ней во время официальных торжеств. Опечаленная Мария уехала на черноморский курорт Балчик в Южной Добрудже, где рисовала акварели и ухаживала за цветами. Здесь она увлеклась учением индийского философа Кришнамурти, который неоднократно посещал ее в летней резиденции, часто ездила в гости к родственникам — во Францию, Югославию, Великобританию. С 1936 года появляются слухи о таинственной болезни королевы. Говорили о раке пищевода, циррозе печени, алкоголизме. Действительно, Мария даже в зрелом возрасте не отличалась воздержанностью, продолжала любить всяческие удовольствия. Словом, брала от жизни все. Но делала это, надо отдать ей должное, изысканно, с шиком. Она была первой королевой в Европе, которая носила короткую прическу и прилюдно курила. Любила шампанское, вино и более крепкие напитки. В 1938 году Марию поместили в санаторий в Мерано, в Северной Италии. Затем перевели в клинику «Вайсер Хирш» близ Дрездена. Она уже не поднималась с постели. Доктора, бессильно разводя руками, констатировали неумолимое приближение конца. Наводивший страх на всю Европу Адольф Гитлер относился к гостье, хотя она отнюдь не числилась среди друзей Германии, с подчеркнутым почтением. Он приказал ежедневно украшать покои королевы цветами и даже отправил к ней в качестве сиделки жену самого Геббельса. Но жизнь уходила. В один из дней состояние Марии резко ухудшилось. Почувствовав, что находится на пороге смерти, королева выразила желание умереть в Румынии. Утверждают, будто Кароль, ссылаясь на дороговизну, отказался предоставить матери самолет. Фюрер оказался более галантным и предложил Марии санитарный «Люфтваффе», однако гордая королева отклонила это предложение и отправилась на родину поездом. Испепеляющее солнце раскалило крышу вагона, и крестьяне по пути следования покрывали королевский поезд ветвями и поливали холодной водой. Едва состав пересек границу, как у Марии горлом пошла кровь. Хотя Кароль потом записал в дневнике, что его мать скончалась в Синае 18 июля 1938 года, на самом деле Мария умерла днем раньше, когда поезд остановился в Черновцах. Вероятно, Кароль хотел убедить мир, что последний путь его матери закончился именно в Синае, где она провела самые счастливые дни своей жизни. Похороны Марии, прожившей 63 года, были грандиозными. Бухарест оделся в фиолетовый цвет, который покойница в таких ситуациях предпочитала черному. За гробом шел любимый конь королевы с ее сапогами в стременах. «Это были похороны солдата, — писала одна из румынских газет. — Ведь Мария была воином, который сражался за свободную румынскую землю». Похоронили Марию рядом с мужем. Ее сердце в инкрустированной 305 драгоценными камнями серебряной шкатулке с гербами всех румынских провинций, согласно завещанию королевы, было доставлено в капеллу «Стелла Марис», расположенную в ее любимом Балчике. В 1940 году, когда Южная Добруджа отошла к Болгарии, реликвию перевезли в средневековый замок Бран на карпатском перевале, ведшем из Валахии в Трансильванию. Здесь в 60-е годы едва не произошел кощунственный скандал: во время инвентаризации невежественный работник музея намеревался выбросить шкатулку. В конце концов ей все же нашлось место в запаснике Национального музея истории. В августе 1995 года сердце королевы на сутки снова доставили в Бран, где освятили во время литургии в день Святой Марии… Последними словами Марии, которые зафиксировал репортер французской «Иллюстрасьон», считается фраза: «Как я любила жизнь!» Действительно, жизнь Марии оказалась на редкость богатой. Такие разные люди, как Вильгельм II и Клемансо, Черчилль и Гитлер, склонялись перед ее величественным духом. Наделенная русской порывистостью и британским упорством, Мария родилась для побед. И, действительно, не раз побеждала. Но и проигрывать она умела красиво.

Юная невеста для принца Датского

К моменту смерти отца и матери княжне Марии было девять лет. У Ивана Грозного на девочку были далеко идущие планы.

Русский царь вынашивал планы создания Ливонского королевства на землях, отвоеванных в ходе Ливонской войны. Вассальным по отношению к России королевством должен был повелевать датский принц Магнус, брат короля Фредерика II Датского. Магнус горел желанием обрести королевство и готов был пойти на все условия русского царя.

Закрепить союз с Магнусом Иван Грозный намеревался при помощи брачных уз. Женой датского принца должна была стать княжна Евфимия Старицкая, старшая сестра Марии. Однако в 1570 году невеста внезапно скончалась.

«Не беда», — решил Иван Грозный и предложил в жены Магнусу Марию. Герцогу на тот момент было 30 лет, а русской княжне — 10.

Свадьбу, правда, сыграли позднее, когда невеста больше стала походить на девушку, а не на ребенка.

В 1573 году в Новгороде 13-летняя Мария стала женой датского принца. То, что жених и невеста принадлежали к разным конфессиям, царя не смутило. Он приказал венчать княгиню по русскому православному обычаю, а жениха — согласно его вере. На торжествах Иван Грозный веселился от души: «Кощунственным озорством выглядело поведение Ивана на свадьбе герцога Магнуса Ливонского и Марии Старицкой: вместе с молодыми иноками царь плясал под напев „Символа веры св. Афанасия“, отбивая такт пресловутым своим жезлом по головам сотрапезников».

Ненадежный Магнус

Английский посланник Джером Горсей писал: «Царь выдал свою племянницу за герцога Магнуса, дав в приданое за неё те города, крепости и владения в Ливонии, которые интересовали Магнуса, установив его власть там, титуловал королём Магнусом, а также дал ему сотню богато украшенных добрых лошадей, 200 тысяч рублей, что составляет 600 тысяч талеров деньгами, золотые и серебряные сосуды, утварь, драгоценные камни и украшения; богато наградил и жаловал тех, кто его сопровождал, и его слуг, послал с ним много бояр и знатных дам в сопровождении двух тысяч конных, которым было приказано помочь королю и королеве утвердиться в своих владениях в их главном городе Дерпте в Ливонии».

Военное счастье, однако, изменило русским, и положение короля Магнуса стало шатким. В 1577 году он начал тайные переговоры с королём Польши Стефаном Баторием, после которых уступил трон роду Батори. В обмен на предательство Магнус рассчитывал получить небольшие владения под защитой польского короля.

Однако Иван Грозный не ослабел настолько, чтобы прощать предательство. Прибывшие в Ливонию русские войска штурмом взяли крепость, в которой укрывался Магнус, и арестовали его.

Датский принц, потеряв остатки собственной чести, на коленях молил Ивана IV о прощении. И, как ни странно, вымолил его. А вскоре снова предал русских, присоединившись к полякам.

Биография

Брак

С апреля 1569 года Иван IV рассматривал план создания в Ливонии буферного государства, возглавляемого датским принцем, герцогом Магнусом, в качестве вассала царя. Магнуса этот проект заинтересовал, и в сентябре он отправил своих посланников в Москву. Было достигнуто предварительное соглашение, и 27 ноября посланники получили от царя в Александровской слободе грамоту, содержащую условия для создания вассального Ливонского государства.

10 июня 1570 года Магнус прибыл в Москву и был принят с великой торжественностью. Он был официально провозглашён королём Ливонии, дал клятву верности царю и был помолвлен с княжной Евфимией (Евдокией) Старицкой, дочерью князя Старицкого — ближайшей кровной родственницей царя, не имевшего дочерей. (К этому времени князь Старицкий в октябре 1569 года и почти вся его семья были уже казнены или умерщвлены). В приданое обещали, помимо «рухла всякого» пять бочек золота. Магнус начал военные действия против шведов, владевших желанными территориями, но они шли не очень успешно.

20 ноября 1570 года внезапно умерла невеста Магнуса княжна Евфимия Старицкая. Иван IV предложил 30-летнему герцогу руку её младшей 10-летней сестры — Марии. Свадьба состоялась 12 апреля 1573 года в городе Новгороде[3]. Разность верований была обойдена со свойственной Ивану Грозному резкой простотой: он повелел венчать княгиню по русскому православному обычаю, а жениха — согласно его вере[4]. О данной свадьбе сохранилась и другая информация:

Кощунственным озорством выглядело поведение Ивана на свадьбе герцога Магнуса Ливонского и Марии Старицкой: вместе с молодыми иноками царь плясал «под напев Символа веры св. Афанасия»[5], отбивая такт пресловутым своим жезлом — по головам сотрапезников.

Королеве было около 13 лет, её супругу — 33 года. Роль посаженного отца на свадьбе выполнял брат невесты Василий Старицкий — последний из оставшихся в живых двух детей князя Старицкого. Перечисление гостей на свадьбе сохранилось[6][7]. Однако вместо ожидаемого королевства и богатого приданого Магнус получил лишь городок Каркус и несколько сундуков с бельём невесты.

Английский посланник Джером Горсей, впрочем, называя невесту Еленой,

называет другое приданое:

…царь выдал свою племянницу Елену (Llona) за герцога Магнуса, дав в приданое за неё те города, крепости и владения в Ливонии, которые интересовали Магнуса, установив его власть там, титуловал королём (Corcell) Магнусом, а также дал ему сотню богато украшенных добрых лошадей, 200 тысяч рублей, что составляет 600 тысяч талеров деньгами, золотые и серебряные сосуды, утварь, драгоценные камни и украшения; богато наградил и жаловал тех, кто его сопровождал, и его слуг, послал с ним много бояр и знатных дам в сопровождении двух тысяч конных, которым было приказано помочь королю и королеве утвердиться в своих владениях в их главном городе Дерпте в Ливонии[8].

Магнус уехал в новообретенный город, откуда перебрался в Оберпален. В 1577 году Магнус начал тайные переговоры с королём Польши Стефаном Баторием (См. также Ливонская война

). Военная удача не была благосклонной к Магнусу, и его планы не увенчались успехом. Иван Грозный захватил Венден, где обосновался Магнус, который в конце концов был помилован и отпущен, но сложил с себя королевский титул и признал над собой польский суверенитет. Не хорошо складывалась и его личная жизнь: «Он растратил и отдал своим приятелям и названным дочерям большинство тех городов и замков, драгоценностей, денег, лошадей и утвари, которые получил в приданое за племянницей царя; вел разгульную жизнь», пишет Горсей.

Дети

1. Мария Ольденбург
   (июль 1580—1597) — в русских источниках не фигурирует.
2. Евдокия Ольденбург
   (январь 1581— 18 марта 1589). Родилась в г. Пильтене Курляндской губернии.

Кроме того, по указаниям дореволюционного историка Д.Цветаева, в Каркусе Мария «взяла на себя заботливое попечение о двух малютках-приемышах, оставшихся круглыми сиротами после одного знатного трагически погибшего ливонского семейства

»[9]. Но возможно, это были дети, рождённые ею вне брака[4].

Вдовство и возвращение в Россию

После войны в 1583 году Магнус умер в Пильтене, «в нищете, оставив королеву и единственную дочь в бедственном положении». Вдобавок к своим несчастьям, после смерти брата Василия в 1571 году Мария Владимировна оказалась следующей по крови в линии престолонаследия после своих троюродных братьев — бездетного Фёдора Иоанновича и царевича Дмитрия.

Узнав о смерти Магнуса, 23 мая 1583 года Стефан Баторий отправил его вдове письмо с соболезнованиями. Он писал, что готов поспособствовать её возвращению на родину, если она, конечно, того пожелает, а также советовал иметь полное доверие к Станиславу Костке, посланному к ней с некими тайными поручениями. Местом пребывания Марии определили Рижский замок, выделили скромное содержание из королевской казны, содержали фактически под домашним арестом.

В 1585 году с 25-летней красавицей-вдовой по дипломатическому поводу общался Джером Горсей, о чём оставил следующее сообщение:

Рижский замок А.Литовченко.
«Иван Грозный показывает сокровища Джерому Горсею».

[я прибыл] в Ригу, столицу провинции, в которой я имел дело к королеве Магнуса, ближайшей наследнице московского престола; она жила в замке Риги в большой нужде, существуя на маленькое жалованье, выдаваемое ей из польской казны. Я мог получить разрешение видеть её только от кардинала Радзивилла, крупного прелата княжеского рода, охотника до общества ливонских леди, самых прекрасных женщин в мире, который жил случайно в это время там.[8]

Вдовствующая королева проживала под контролем Польши, придерживавшей её как козырь в политической игре и потенциальную наследницу, что, естественно, не устраивало русских, пытавшихся склонить её к возвращению на родину. Горсей передал ей предложение царя:

Когда меня привели к Елене, вдове короля Магнуса, я застал её за расчёсыванием волос своей дочери, девятилетней девочки, очень хорошенькой. (…) я продолжил: — Царь Федор Иванович, ваш брат, узнал, в какой нужде живете вы и ваша дочь, он просит вас вернуться в свою родную страну и занять там достойное положение в соответствии с вашим царским происхождением, а также князь-правитель Борис Федорович [Годунов], изъявляет свою готовность служить вам и ручается в том же. (…)

— Вы видите, сэр, меня держат здесь, как пленницу, содержат на маленькую сумму, менее тысячи талеров в год. (…) Меня особенно тревожат два сомнения: если бы я решилась, у меня не было бы средств для побега, который вообще было бы трудно устроить, тем более что король и правительство уверены в возможности извлечь пользу из моего происхождения и крови, будто я египетская богиня, кроме того, я знаю обычаи Московии, у меня мало надежды, что со мною будут обращаться иначе, чем они обращаются с вдовами-королевами, закрывая их в адовы монастыри, этому я предпочту лучше смерть.[8]

Получив послание от Горсея, что Мария согласна на отъезд, русские эмиссары начали действовать: «королева с её дочерью была извещена и очень хитроумно выкрадена и проехала через всю Ливонию, прежде чем её отсутствие было обнаружено

».[8] Историк Н. И. Костомаров писал, что Мария «
убежала из Риги и прибыла в Москву на почтовых лошадях, нарочно расставленных для этого Борисом
». По другой версии, ливонская королева была тайно переправлена на борт английского судна, доставившего её в устье Невы.

Есть также мнение, что в данном случае состоялся не побег, а соглашение с польским правительством о её выдаче.[10]

Затем Горсей пишет, что по своем возвращении из Англии он нашёл королеву живущей в большом поместье, она имела свою охрану, земли и слуг согласно своему положению. Но года через два она и её дочь были помещены в женский монастырь:

Сестра Марии Владимировны, одна из дочерей князя Старицкого. Отравлена вместе с отцом в возрасте 9 лет — в том же возрасте, что умерла её племянница Евдокия Магнусовна. Реконструкция по черепу
Встречается версия, что Горсей вступил с королевой в любовную связь и таким образом склонил влюблённую женщину к возвращению на родину (ср. историю княжны Таракановой), но такое толкование кажется бездоказательным и достаточно бульварным. Также предполагают, что ухудшение положения Марии связано с влиянием царицы Ирины Годуновой, испытывавшей к ней неприязнь.

Тем не менее, никаких данных о конкретной причине ссылки и насильного пострига нет, хотя очевидно, что он помешал ей выйти во второй раз замуж и доставить какому-либо претенденту права на русский престол: со смертью царевича Дмитрия в Угличе, а затем царя Фёдора Иоанновича королева Мария остаётся последней из потомков Калиты. Предположительно, Марию пытались использовать в различных боярских интригах, как фигуру, имеющую право на престол.

В постриге

В 1-й половине 1588 года Марию, постриженную под именем Марфа

, заключили вместе с дочерью в Подсосенский монастырь, находившийся на правом берегу р. Торгоши, в 7 верстах от Троице-Сергиевой лавры на её земле. Монастырь был небольшой — в 1590 году в нём было 30 монахинь.

Имеется грамота от 7 августа 1588 года, выданная Марии на её владения[10][11]: царь Федор Иоаннович пожаловал ей во владение село Лежнево с деревнями. До 1612 года село оставалось во владении инокини Марфы. В этот период она выстроила в селе церковь в честь Знамения Божией Матери и женский монастырь, существовавший до 1764 года[12].

18 марта 1589 года скоропостижно умирает её дочь Евдокия (существует версия об отравлении по приказу Бориса Годунова). Погребена в Троицкой Лавре.

Джильс Флетчер пишет:

Кроме лиц мужского пола, есть ещё вдова, имеющая право на престол, сестра покойного и тетка теперешнего царя, бывшая замужем за Магнусом, герцогом Голштинским, братом короля Датского, от которого была у неё дочь. Эта женщина, по смерти мужа, вызвана в Россию людьми, жаждущими престола более, нежели любящими её, как оказалось впоследствии, потому что сама она с дочерью, тотчас же по возвращении в Россию, была заключена в монастырь, где дочь в прошедшем году умерла (во время моего пребывания там) и, как предполагали, насильственной смертью. Мать пока все ещё находится в монастыре, где (как слышно) она оплакивает свою участь и проклинает день своего возвращения в Россию, куда была привлечена надеждой на новый брак и другими лестными обещаниями от имени царя[13].

В 1598 году Подсосенский монастырь получил от царя Бориса Годунова (в первый же год его правления) жалование: царь велел давать на монастырь ежегодно деньги из казны и продовольствие рожью и овсом из ближайших дворцовых сел.

Смутное время

Василий Верещагин. «Осада Троице-Сергиевой лавры» Новодевичий монастырь
В Подсосенках с 1605 года компанию Марии составит несчастная Ксения Годунова (в иночестве Ольга). В сентябре 1608 года обе женщины сбежали от поляков из неукреплённого женского монастыря в Троицу, поселившись там надолго во время знаменитой осады, когда монастырь выдержал 16-месячную осаду польско-литовских интервентов под предводительством Сапеги и Лисовского.

В 1609 году, по донесению старцев Троицкого монастыря царю Василию Шуйскому, она «мутит в монастыре, называет вора [Лжедмитрия] братцем, переписывается с ним и с Сапегой»

[14] — то есть ведёт себя изменщически.

В 1610 году, после отхода поляков от Троицы, женщины обосновались в Новодевичьем монастыре, который через некоторое время был взят казаками под предводительством Ивана Заруцкого: «они черниц — королеву княж Владимирову дочь Андреевича и царя Борисову дочь Ольгу, на которых преж сего и зрети не смели — ограбили донага»

.[15]

Из «Актов Исторических»[16] видно, что она была ещё жива в 1611 году. Скончалась в Новодевичьем монастыре в 1612, 1614 или 1617 году, до 17 июля, погребена в Успенском соборе Троице-Сергиевой Лавры рядом с дочерью Евдокией в северо-западном углу. Надпись на надгробии, как считается[17], указывает неверный год смерти.

Тайный роман

А что же Мария, королева Ливонская? Отношения с мужем у нее не сложились, зато ей живо заинтересовался польский король. Ряд историков не просто приписывают Стефану Баторию связь с Марией, но и утверждают, что королева Ливонская имела от него детей.

От законного мужа у Марии была дочь, которую назвали Евдокией. Ребенку было около двух лет, когда Магнус умер, промотав практически все имевшееся у него состояние, а также приданое супруги.

Король Стефан Баторий прислал Марии письмо с соболезнованиями, пообещав ей помощь в возвращении в Россию, если она того захочет. Если же у вдовствующей королевы не будет такого желания, она может жить в Рижском замке и ей будет выделяться содержание из королевской казны.

В Россию Мария не рвалась, помня о судьбе отца, и догадываясь, что ничего хорошего в Москве ее не ждет. Но и в Риге жизнь была несладкой: Марию с дочерью держали под домашним арестом, ограничив общение с внешним миром.

Рижский замок. Фото: Commons.wikimedia.org

Отрывок, характеризующий Королёва, Мария Викторовна

Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов. Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице. В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова. Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову. – Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали! Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.

Миссия мистера Горсея

Дело в том, что Мария Старицкая неожиданно стала претенденткой на русский престол. После смерти Ивана Грозного на трон взошел его сын Федор, больной и бездетный. Был еще младший сын Ивана Грозного Дмитрий, однако он считался незаконнорожденным, поскольку брак царя с Марией Нагой не был признан церковью.

Третьей в списке претендентов на трон шла Мария. И если в России женщина на престоле оставалась экзотикой, то для Европы это было совершенно нормальным делом. Поляки были не прочь разыграть комбинацию, сделав Марию русской царицей, зависимой от Речи Посполитой.

В Москве тоже видели эту опасность и решили действовать на опережение.

Эмиссаром Кремля в переговорах с Марией стал уже упоминавшийся англичанин Джером Горсей. Его общение с вдовствующей королевой не вызывало у поляков серьезных опасений.

Горсей передал Марии, что ее с дочерью ждут дома, царь Федор и его «правая рука» Борис Годунов обещают королеве жизнь, достойную ее статуса.

Мария откровенно призналась, что в Риге ее держат как пленницу, однако у нее есть серьезные сомнения и относительно России: «Если бы я решилась, у меня не было бы средств для побега, который вообще было бы трудно устроить, тем более что король и правительство уверены в возможности извлечь пользу из моего происхождения и крови, будто я египетская богиня, кроме того, я знаю обычаи Московии, у меня мало надежды, что со мною будут обращаться иначе, чем они обращаются с вдовами-королевами, закрывая их в адовы монастыри, этому я предпочту лучше смерть».

Мария I Тюдор: нелюбимая дочь, нелюбимая жена, нелюбимая королева

Мария I Тюдор, первая коронованная королева Англии с 1553, старшая дочь Генриха VIII от брака с Екатериной Арагонской. Также известна как Мария Кровавая (или Кровавая Мэри, англ. Bloody Mary), Мария Католичка.

Этой королеве не поставили ни одного памятника на родине (есть памятник на родине мужа — в Испании), её имя ассоциируется с кровавыми расправами, день её смерти (и одновременно день восшествия на престол Елизаветы I) отмечали в стране как национальный праздник.

До рождения Марии Тюдор все дети Генриха VIII и Екатерины Арагонской умирали во время внутриутробного развития или сразу после родов, и появление на свет здоровой девочки вызвало большую радость в королевской семье.

Девочку окрестили в монастырской церкви близ дворца Гринвич спустя три дня, нарекли её в честь любимой сестры Генриха — королевы Франции Марии Тюдор.

Первые два года жизни Мария переезжала из одного дворца в другой. Связано это было с эпидемией английского пота, которой опасался король, перебираясь все дальше и дальше от столицы.

Свита принцессы в эти годы состояла из леди-наставницы, четырёх нянек, прачки, капеллана, постельничего и штата придворных. Все они одевались в цвета Марии — голубой и зелёный.

К осени 1518 года эпидемия отступила и двор возвратился в столицу и к своей привычной жизни.

В это время во Франции на престол вступил Франциск I. Ему не терпелось доказать свою силу и могущество, для чего он стремился заключить дружеский союз с Генрихом через брак Марии и французского дофина Франциска.

Переговоры завершились к осени 1518 года. Мария должна была выйти замуж по достижении дофином четырнадцатилетнего возраста. Среди условий было и такое: если у Генриха не появится наследника мужского пола, корону наследует Мария. Однако в такую возможность Генрих не верил, так как ещё надеялся на рождение сына (королева Екатерина была на последних сроках беременности), к тому же казалось немыслимым, что править страной будет женщина. Но в ноябре 1518 года Екатерина Арагонская родила мёртвого ребёнка, и Мария продолжала оставаться основной претенденткой на английский престол.

Детство Марии проходило в окружении большой свиты, соответствующей её положению. Однако родителей она видела весьма редко.

Её высокое положение слегка пошатнулось, когда любовница короля Элизабет Блаунт родила мальчика (1519). Его нарекли Генрихом, ребёнок был почитаем, как имеющий королевское происхождение. Ему приставили свиту и даровали титулы, соответствующие наследнику престола.

План воспитания принцессы был составлен испанским гуманистом Вивесом. Принцесса должна была научиться правильно говорить, освоить грамматику и читать по-гречески и по-латыни. Огромное значение уделялось изучению творчества христианских поэтов, а ради развлечения ей рекомендовали читать рассказы о женщинах, пожертвовавших собой, — христианских святых и античных девах-воительницах. В свободное время она занималась верховой ездой и соколиной охотой. Однако в её образовании было одно упущение — Марию совершенно не готовили к управлению государством.

В июне 1522 года ко двору Генриха прибыл император Священной Римской империи Карл V. В честь него были устроены богатые празднества, к этой встрече готовились несколько месяцев. На ней был подписан договор о заключении помолвки между Марией и Карлом (помолвка с французским дофином была расторгнута).

От пострига не уйдешь

Историки расходятся во мнениях о том, что произошло дальше. Горсею все-таки удалось убедить Марию, что с ней в России обойдутся хорошо. Некоторые источники пишут, что русские договорились с поляками о переезде Марии Старицкой, другие убеждены, что произошел побег и исчезновение королевы из Риги стало для поляков полной неожиданностью.

Как бы то ни было, Мария Старицкая и ее дочь прибыли в Москву. Поначалу обещания царя и Годунова с делом не разошлись: ей выделили большое поместье, охрану и слуг.

Но через два года королева и ее дочь оказались-таки в женском монастыре. Мария была пострижена в монахини под именем Марфы и помещена в Подсосенский монастырь в 7 верстах от Троице-Сергиевой лавры.

В том же 1588 году царь Федор Иоаннович пожаловал ей во владение село Лежнево с деревнями.

Четкого объяснения, что произошло, нет. Скорее всего, в Марии слишком многие стали видеть потенциальную царицу. 28-летняя красавица выигрышно выглядела на фоне всех других претендентов. А постриг в монахини был равносилен смерти: в мирскую жизнь вернуться было невозможно.

В 1589 году умерла дочь Марии Евдокия. В смерти девочки тоже усматривают злой умысел, но доказательств этого нет. А с учетом уровня смертности среди детей в ту эпоху данная ситуация вряд ли может считаться из ряда вон выходящей.

Статья по теме

Владимир Стеклов: «Мы не собираемся реабилитировать Годунова»

Мария Королева. Искусство в эпоху цифровой циркуляции

Одним из специфических последствий нашего домашнего заточения стала почти полная невозможность посмотреть близким людям в глаза. Клятый Zoom не научился позиционировать изображение собеседника на экране так, чтобы взгляд на его цифровой аватар не отклонялся бы вбок, как в театре, когда герою нужно произнести на публику свою тайную мысль. Постоянно отвлекает двойник в экранчике-зеркале, в котором мы бесконечно поправляем волосы, очки, отслеживаем освещенность прыщей и морщин, — короче, наш взгляд и не посвящается в полной мере собеседнику, он уходит в нарциссическое рассматривание себя на фоне других. Цифровой опыт присутствия трансформирует сам опыт присутствия. Психоаналитик Глеб Напреенко написал1 пару дней назад, что цифровые сессии психоанализа могут подорвать саму его суть, потому что, например, при видеозвонке у анализанта не будет полной уверенности в несуществовании полового акта с аналитиком на уровне «реального». Можно поспорить, что в бытовом контексте вне психоанализа (со свойственным для психоанализа понятием «реального» как тела, с его неустранимой сексуальностью) это утверждение не будет верным: мы вроде бы не склонны приписывать себе какие-то телесные отношения с онлайновыми другими. Но для искусства, где многие вещи можно понять психоаналитически, возможность обладания произведением искусства (т. е. объектом желания) отражается в виде кризиса ауры произведений на онлайн-выставках: ауры как чувства бесконечного отдаления2, невозможности заполучить, которую музей обеспечивал в телесном соприсутствии объекта и зрителя. Для определения современного состояния искусства лучше подходит совершенно другой беньяминовский термин — «след», само же понятие ауры приобретает в этих условиях новое измерение.

Исследователи новых медиа предпринимали попытки онтологизировать ауру, то есть сделать ее не частью традиции искусства, а основополагающим элементом всего (вообще всего в мире), еще задолго до массового распространения интернета. Но в случае, о котором речь пойдет дальше, произошла понятийная путаница, характерная для сегодняшнего понимания онлайн- — да и офлайн- — выставок. В книге Mass Mediauras3 Сэмюэл Вебер пишет, что телевидение работает как аура: заставляет нас смотреть на отдалении то, чего иначе мы бы не увидели, и подменяет термином «аура» другое понятие — «след»4. След5 приближает то, что бесконечно далеко, а аура делает далеким то, что бесконечно близко. В отличие от музея, каким мы его понимали век назад, отдаляющего от зрителя произведение, телевидение совершенно очевидно работает со следом. По первому каналу нам показывают ляпы Дональда Трампа и бесконечность Донбасса, но не показывают то, что происходит во дворе или в районной больнице, и уж тем более не превращают эту более насущную реальность в поэтическую абстракцию, которую взгляд не может обозреть.

В отличие от ауры, которую в силу мистических, возможно, наркотических, истоков и художественной расплывчатости этого понятия обсуждали многие известные теоретики искусства (и так и не пришли к консенсусу), о следе из «Пассажей» нам известно наверняка совсем чуть-чуть. В пассаже про приближение далекого Беньямин пишет, что след дает нам завладеть вещью — в отличие от ауры, которая отдает во власть вещи нас. Поиск по всему этому тысячестраничному документу, представляющему собой вдохновленную экспериментами сюрреализма игру воспоминаний и понятий популярной культуры XIX и начала XX в., показывает, что «след» означает отпечаток человеческого пребывания в интерьере. Также «след» возникает в пассаже про Маркса, в котором Беньямин пишет, что капиталистическое производство стремится уничтожить в любом продукте, будь то даже продукт искусства, след произведенного над ним труда.

Выставки в интернете, как в прошлом телевидение, приближают бесконечно удаленное. TZVETNIK — одна из немногих инициатив, заменивших физический опыт посещения цифровым. Многие из собранных в TZVETNIK’е работ в жизни не выставлялись в музеях или других авторитетных институциях, поэтому, по большому счету, размещение в сети становится основным фактом их жизни как искусства. Идеолог и участница TZVETNIK’а Наталия Серкова упоминает в своих эссе появившееся противостояние оцифрованной вещи полноте ее потребления зрителем, ее странную непокорность. Это и есть новая аура, возникающая в труде и мысли художника, видимых, вопреки телевизионной тенденции уничтожать следы труда. При определенном условии аурой становится и привлекательность коммерческого фетиша, который можно получить, но никогда не подчинить себе полностью. Славой Жижек в своем знаменитом ролике6 про кока-колу и киндер-сюрприз вещает нам из Ютуба: «Парадокс колы в том, что ты пьешь ее, когда испытываешь жажду, но все знают, что чем больше ты ее пьешь, тем сильнее твоя жажда». Глоток кока-колы для нас — след и процесс потребления, а осознание ее бесконечного океана как объекта желания (в процессе потребления невозможное) — аура. TZVETNIK обычно отказывается от публикации текстового сопровождения работ, но зритель хочет «получить еще» объектов желания, работ художника, что приводит его в аккаунты автора в соцсетях, высказывающего мнение от первого лица, и весь опыт посещения TZVETNIK’a как галереи превращается в опыт знакомства с товарищами.

Новые отношения следа и ауры затрагивают уже не только цифровую действительность, но и традиционный музей, который рано или поздно откроется, но станет очевидно, что за его формой спустя примерно два века существования скрывается совершенно другое содержание. Команды музеев и галерей продолжают монтировать и открывать выставки и в оправдание существования белого куба выкладывают в сеть панорамные снимки выставочных пространств или стримы экскурсий. Ни одного зрителя, помимо технической команды, у этих физических аранжировок объектов нет. В прошлом похожим образом дело обстояло с лэнд-артом и хэппенингами: у многих работ не было вообще никакого зрителя, кроме собственно их создателя или коллектива создателей, и эти работы были совершенно нетранспортабельны. Например, вытоптанные на траве дорожки Ричарда Лонга или акции «Коллективных действий» далеко в лесу, на Киевогорском поле. Если в случае с концептуальными произведениями искусства можно поспорить, поглотил ли идею их создания музей или она осталась в голове автора, лэнд-арт совершенно очевидно оставлял то, что обладает аурой, далеко за дверями музея, а выставлял свидетельства о произведениях: в основном фотографии и карты7, иногда роль документации выполняли отчеты в прессе8. Деннис Оппенгейм описывал желаемое им состояние искусства как «ты не можешь видеть искусство, ты не можешь купить искусство, ты не можешь поиметь искусство»9. Для Беньямина, наоборот, с наличием ауры вещь начинает владеть человеком, а отсутствие ауры, как развил эту мысль Эрнст Блох, делает вещь наводящим депрессию пустым манекеном или призраком10.

В нулевых в ходе обсуждений фукодианской проблемы биополитики к уже привычным документациям перформансов и сайт-специфичных проектов добавилась «документация жизни» — работы, в которых и не то чтобы можно было выделить момент создания законченного результата (Джулиана Хакстейбл или Владислав Мамышев-Монро). В статье Art in the age of Biopolitics: From Artwork to Art Documentation11 Борис Гройс просит нас не путать объект как презентацию и объект как документацию: для тех художников, которые выставляют документации, само искусство равно жизни и лишено результативности. Аура оригинала, в прочтении Гройсом Беньямина, территориальна (я же как автор добавлю, что она еще и темпоральна), в то время как копия этой территориальностью (и темпоральностью) не обладает. Чтобы выставляемые копии получили статус оригинала, их нужно ретерриториализовать в музее. И все же можно поспорить, что музеи всегда претендовали на ауру, но она была где-то в других временах и местах, там, где создаются произведения, и пандемия обнажила тот факт, что некогда демократическая институция приобщения к искусству превратилась в элитарный ретранслятор далеких событий, платформу для фото- и видеоблогов нескольких наноинфлюэнсеров и оффлайновый Реддит для приличных людей.

Онлайновые инициативы традиционных площадок сейчас нацелены на сохранение давно утраченного состояния искусства, когда объект и аура находились в поле гравитации заведомо существовавшего и доступного подлинника. Выставка у нас на глазах распадается на текст, документацию и ушедшие со сцены объекты, на мусор покинутых художниками неоплаченных мастерских и закрытых выставочных пространств. Еврейский музей и центр толерантности превращает выставочный проект про любовь во время Холокоста в текстовый контент, красочную листалку12. В это время самоорганизации, получившие при невеселых обстоятельствах долгожданный развод с властной индустрией производства смыслов, не очень понимают, что делать с полученной свободой. Резидент Электрозавода Абрам Ребров снимает для друзей на фейсбуке видео про культурный пласт, оставшийся после поколения художников, разъехавшихся по родным городам: незаконченные работы в разных медиумах, ошметки документаций, сломанное фортепиано, инструменты для монтажа инсталляций, которые можно было бы продать и закрыть долг за аренду, но те, кому они сейчас интересны, находятся очень далеко от искусства.

И если телевизор хорошо подходит как медиум для отдельного произведения искусства13, то он точно не стал целостным выставочным пространством. Приостановить, коллективизировать телевидение внутри него самого невозможно: оно накроет любого энтузиаста следующей трансляционной волной. Интернет, в отличие от него, ускоряется и замедляется и делает возможными вещи, которые мы раньше не представляли себе. К слову о революционном потенциале технологий: Беньямин14 видел его в технической организации коллективного эстетического опыта, что в современном потреблении цифрового искусства пока происходит как игра с медиумом. В качестве примера приведу сессию стриминга экранов Zoom группой ШШШ15. И поп-культура здесь оказывается в выигрышном положении по сравнению с выставочными проектами, потому что развлекательные платформы наподобие Ютуба или ТикТока уже встраивают в себя коллективность лайков, комментариев, стриминга. Андрей Монастырский показывает зрителю, что не надо создавать симулякр музея, чтобы поделиться своей работой. В своем интервью16 он говорит, что втянулся в ютуб-блоггерство, завел себе канал podjachev и считает этот жанр новым авангардом, потому что в Ютубе есть возможность противостоять идеологии. Монастырского привлекает эстетика делезианского шизоанализа, популярная в России в 90‑х, но актуализированная новой искренностью наподобие поп-культурного блога Геннадия Горина. Монастырский снимает на камеру ритуал выхода из онейроида, рассказывает про свои приключения с дуболомными постсоветскими психиатрами, которые прописывают ему БАД гинкго билоба, зачитывает лозунги надгробиям. Искусство противостоит идеологии не так, как прогрессивная поп-культура, не более или менее эффективно, а просто другим образом — показывает непокорность вещи полноте следа, делает видимым.

Аура напоминает нам о том, что объекты существуют. Мы можем не понимать их правильно, поэтизировать эксцентрично и произвольно, как это делают целые философские направления, но не все утонуло в потоке широкополосного интернета. Беньяминовед Семен Травников17 подсказывает, что круговорот утраты-восстановления ауры потенциально бесконечен, а моменты, когда кажется, что мы потеряли доступ к подлинному — это просто «кризис ауры», временные особенные трудности на пути восприятия вещей. За пустотой и скукой онлайн-галерей скрывается новая, меняющаяся реальность противостояния ауры следу. Говоря об ауратическом опыте, Беньямин считает основной проблемой возможность его использования18 фашистскими режимами (призывающими к народной коллективности, но не подвергающими сомнению отношение народа к средствам производства), манипулирования и контроля над людьми. По этой причине раскрытие условий производства произведений, тяготеющих сейчас к поп-культурным явлениям, и смысловая приостановка этих явлений, а также использование всех возможностей цифровых публичных пространств для новой музейности являются адекватным ответом на медиальную депривацию в период глобального карантина.

Если теория современного состояния искусства Дэвида Джослита19 говорит об ускорении неподвижного до потока, то этот набросок на гипотезу предлагает замедлять то, что уже движется с бешеной скоростью, то есть все. Наше будущее — за временными формами искусства, теми, которые музей недавнего прошлого стремился вытеснить на альтернативные выставочные пространства, как пишет Даниэль Музычук20, в силу их неудобства. Кроме конвенциональных форм временного искусства вроде знакомого всем с детства видеоарта в современном онлайне встречаются и новые — такие, как посещение сайта художника по музейному расписанию для придания особенной важности (Мартин Когоут21). Всегда было непонятно, сколько минут надо смотреть видеоарт, чтобы успеть оценить всю выставку до закрытия музея, на какой минуте рассматривание перформера превращается из здорового любопытства в странное занятие, сколько можно стоять в коридоре и слушать саунд-арт, разглядывая под ногами грязь. Все эти социальные тревоги скоро перестанут быть важными, поскольку теперь мы станем участниками непрекращающегося перформанса по сборке целостного и неподдельного опыта искусства из подручных материалов во время серфинга по социальным сетям.

Текст: Мария Королева

Редактура: Иван Стрельцов

Подписывайтесь на наш телеграм-канал: https://teleg.run/spectate_ru

Spectate — независимое издание. Если вам нравится то, что мы делаем, оформите ежемесячную подписку на Patreon. Become a Patron!

1. Напреенко Г. Дневник эпидемии // Sygma, 15 апреля 2020, доступно по https://syg.ma/@glieb-naprieienko/dnievnik-epidiemii
2. Walter B. The Work of Art in the Age of Its Technological Reproducibility // Monoskop, доступ по https://monoskop.org/images/6/6d/Benjamin_Walter_1936_2008_The_Work_of_Art_in_the_Age_of_Its_Technological_Reproducibility_Second_Version.pdf С. 23.
3. Weber S. Mass Mediauras Form Technics Media // aaaaarg, доступ по https://aaaaarg.fail/upload/samuel-weber-mass-mediauras-form-technics-media.pdf
4. О «Пассажах» Беньямина см.: Gelley A. Benjamin’s Passages // aaaaarg, доступ по https://aaaaarg.fail/upload/alexander-gelley-benjamins-passages-dreaming-awakening‑1.pdf
5. Walter B. The Arcades Progect // Monoskop, доступ по https://monoskop.org/images/e/e4/Benjamin_Walter_The_Arcades_Project.pdf С. 447.
6. Жижек про колу для тех, кто в танке: см.
   
7. Документация в лэнд-арте: см. https://www.tate.org.uk/art/art-terms/l/land-art
8. Cramerotti A. Aesthetic Journalism // Google Books, https://books.google.ru/books?id=cyKb7dQrmlAC&pg=PA58&lpg=PA58&dq=land+art+documentation&source=bl&ots=T9Uhxxvgbv&sig=ACfU3U3MgsvyAkwpRkCWxKY0tWjV_P6xng&hl=ru&sa=X&ved=2ahUKEwias93oz_LoAhXL_CoKHeF2DrEQ6AEwDXoECAwQLA#v=onepage&q=land%20art%20documentation&f=falseP. 58.
9. Kaye N. Sitespecific Art Performace Place and Documentation // aaaaarg, доступ по см.https://aaaaarg.fail/upload/nick-kaye-sitespecific-art-performance-place-and-documentation.pdf С. 91.
10. Травников С. Аура в истории и диалектическое воображение в «Пассажах» Вальтера Беньямина // Logos Journal, доступно по https://www.logosjournal.ru/arch/98/122_11.pdf
11. Groys B. Art in the Age of Biopolitics: From Artwork to Art Documentation // aaaaarg, доступ по https://aaaaarg.fail/upload/boris-groys-art-in-the-age-of-biopolitics-from-artwork-to-art-documentation.pdf
12. См. проект «Не время для любви»: https://holocaust-love-stories.jewish-museum.ru
13. Например, для «Ленин — гриб»:
    https://youtu.be/wmEFusVe29g
14. Александер Гелли о «Пассажах» Беньямина, с. 67.
15. Карантинный перформанс ШШШ: https://m.youtube.com/watch?v=2CM5p6mtVLM
16. Public Talk: «Видеоархивирование как художественная практика»:
    
17. Альтернативное гройсовскому прочтение круговорота ауры как указания на историчность объектов дает Семен Травников «Аура в истории и диалектическое воображение в “Пассажах” Вальтера Беньямина».
18. Там же, с. 66.
19. Например, в этом эссе, где он разгоняет найденный объект Марселя Дюшана до видеопотока Нам Джун Пайка: https://aaaaarg.fail/upload/david-joselit-no-exit-video-and-the-readymade‑1.pdf
20. Музыжук про то, что музей должен наконец принять темпоральные формы: https://www.e‑flux.com/journal/108/325858/alienated-accumulations-does-time-based-media-belong-in-the-museum/
21. Редкий текст, в котором пост-интернет эстетика упоминается в позитивном ключе: см. https://www.artnews.com/art-in-america/features/flatten-the-cube-post-internet-arts-lessons-for-our-current-crisis-and-what-comes-after-1202685356/

Жизнь после «смерти»

Последующая жизнь инокини Марфы полна загадок. В Троице-Сергиевой лавре есть надгробие, надпись на котором гласит: «Лета 7105 июня 13 дня преставися благоверная королева-инока Марфа Владимировна». Это означает, что несчастная женщина умерла летом 1597 года.

Однако в 1598 году Борис Годунов, только что ставший царем, велел выдавать деньги из казны и продовольствие из дворцовых сел для нужд Подсосенского монастыря, куда ранее поместили Марию Старицкую. С чего бы вдруг такая забота о небольшой обители, если там уже нет инокини Марфы?

Ряд источников указывает, что инокиня Марфа была участницей событий, происходивших спустя много лет после ее предполагаемой «кончины». Более того, она некоторое время жила вместе с дочерью Бориса Годунова Ксенией, насильственно постриженной в монахини после смерти отца.

Умерла Мария Старицкая, скорее всего, где-то между 1612 и 1617 годами, когда на первый план вышли совсем другие герои.